Σωκράτης, Κρίτων
Σωκράτης: τί τηνικάδε ἀφῖξαι, ὦ Κρίτων; ἢ οὐ πρῲ ἔτι ἐστίν;
Κρίτων: πάνυ μὲν οὖν.
Σωκράτης: πηνίκα μάλιστα;
Κρίτων: ὄρθρος βαθύς.
Σωκράτης: θαυμάζω ὅπως ἠθέλησέ σοι ὁ τοῦ δεσμωτηρίου φύλαξ ὑπακοῦσαι.
Κρίτων: συνήθης ἤδη μοί ἐστιν, ὦ Σώκρατες, διὰ τὸ πολλάκις δεῦρο φοιτᾶν, καί τι καὶ εὐεργέτηται ὑπ' ἐμοῦ.
Σωκράτης: ἄρτι δὲ ἥκεις ἢ πάλαι;
Κρίτων: ἐπιεικῶς πάλαι.
Σωκράτης: εἶτα πῶς οὐκ εὐθὺς ἐπήγειράς με, ἀλλὰ σιγῇ παρακάθησαι;
Κρίτων: οὐ μὰ τὸν Δία, ὦ Σώκρατες, οὐδ' ἂν αὐτὸς ἤθελον ἐν τοσαύτῃ τε ἀγρυπνίᾳ καὶ λύπῃ εἶναι, ἀλλὰ καὶ σοῦ πάλαι θαυμάζω αἰσθανόμενος ὡς ἡδέως καθεύδεις: καὶ ἐπίτηδές σε οὐκ ἤγειρον ἵνα ὡς ἥδιστα διάγῃς. καὶ πολλάκις μὲν δή σε καὶ πρότερον ἐν παντὶ τῷ βίῳ ηὐδαιμόνισα τοῦ τρόπου, πολὺ δὲ μάλιστα ἐν τῇ νῦν παρεστώσῃ συμφορᾷ, ὡς ῥᾳδίως αὐτὴν καὶ πρᾴως φέρεις.
Σωκράτης: καὶ γὰρ ἄν, ὦ Κρίτων, πλημμελὲς εἴη ἀγανακτεῖν τηλικοῦτον ὄντα εἰ δεῖ ἤδη τελευτᾶν.
Κρίτων: καὶ ἄλλοι, ὦ Σώκρατες, τηλικοῦτοι ἐν τοιαύταις συμφοραῖς ἁλίσκονται, ἀλλ' οὐδὲν αὐτοὺς ἐπιλύεται ἡ ἡλικία τὸ μὴ οὐχὶ ἀγανακτεῖν τῇ παρούσῃ τύχῃ.
Σωκράτης: ἔστι ταῦτα. ἀλλὰ τί δὴ οὕτω πρῲ ἀφῖξαι;
Κρίτων: ἀγγελίαν, ὦ Σώκρατες, φέρων χαλεπήν, οὐ σοί, ὡς ἐμοὶ φαίνεται, ἀλλ' ἐμοὶ καὶ τοῖς σοῖς ἐπιτηδείοις πᾶσιν καὶ χαλεπὴν καὶ βαρεῖαν, ἣν ἐγώ, ὡς ἐμοὶ δοκῶ, ἐν τοῖς βαρύτατ' ἂν ἐνέγκαιμι.
Σωκράτης: τίνα ταύτην; ἢ τὸ πλοῖον ἀφῖκται ἐκ Δήλου, οὗ δεῖ
ἀφικομένου τεθνάναι με;
Κρίτων: οὔτοι δὴ ἀφῖκται, ἀλλὰ δοκεῖν μέν μοι ἥξει τήμερον ἐξ ὧν ἀπαγγέλλουσιν ἥκοντές τινες ἀπὸ Σουνίου καὶ καταλιπόντες ἐκεῖ αὐτό. δῆλον οὖν ἐκ τούτων [τῶν ἀγγέλων] ὅτι ἥξει τήμερον, καὶ ἀνάγκη δὴ εἰς αὔριον ἔσται, ὦ Σώκρατες, τὸν βίον σε τελευτᾶν.
Σωκράτης: ἀλλ', ὦ Κρίτων, τύχῃ ἀγαθῇ, εἰ ταύτῃ τοῖς θεοῖς φίλον, ταύτῃ ἔστω: οὐ μέντοι οἶμαι ἥξειν αὐτὸ τήμερον.
Κρίτων: πόθεν τοῦτο τεκμαίρῃ;
Σωκράτης: ἐγώ σοι ἐρῶ. τῇ γάρ που ὑστεραίᾳ δεῖ με ἀποθνῄσκειν ἢ ᾗ ἂν ἔλθῃ τὸ πλοῖον.
Κρίτων: φασί γέ τοι δὴ οἱ τούτων κύριοι.
Σωκράτης: οὐ τοίνυν τῆς ἐπιούσης ἡμέρας οἶμαι αὐτὸ ἥξειν ἀλλὰ τῆς ἑτέρας. τεκμαίρομαι δὲ ἔκ τινος ἐνυπνίου ὃ ἑώρακα ὀλίγον πρότερον ταύτης τῆς νυκτός: καὶ κινδυνεύεις ἐν καιρῷ τινι οὐκ ἐγεῖραί με.
Κρίτων: ἦν δὲ δὴ τί τὸ ἐνύπνιον;
Σωκράτης: ἐδόκει τίς μοι γυνὴ προσελθοῦσα καλὴ καὶ εὐειδής,
λευκὰ ἱμάτια ἔχουσα, καλέσαι με καὶ εἰπεῖν: “ὦ Σώκρατες, “ἤματί κεν τριτάτῳ Φθίην ἐρίβωλον ἵκοιο.”
Κρίτων: ἄτοπον τὸ ἐνύπνιον, ὦ Σώκρατες.
Σωκράτης: ἐναργὲς μὲν οὖν, ὥς γέ μοι δοκεῖ, ὦ Κρίτων.
Κρίτων: λίαν γε, ὡς ἔοικεν. ἀλλ', ὦ δαιμόνιε Σώκρατες, ἔτι καὶ νῦν ἐμοὶ πιθοῦ καὶ σώθητι: ὡς ἐμοί, ἐὰν σὺ ἀποθάνῃς, οὐ μία συμφορά ἐστιν, ἀλλὰ χωρὶς μὲν τοῦ ἐστερῆσθαι τοιούτου ἐπιτηδείου οἷον ἐγὼ οὐδένα μή ποτε εὑρήσω, ἔτι δὲ καὶ πολλοῖς δόξω, οἳ ἐμὲ καὶ σὲ μὴ σαφῶς ἴσασιν,
ὡς οἷός τ' ὤν σε σῴζειν εἰ ἤθελον ἀναλίσκειν χρήματα, ἀμελῆσαι. καίτοι τίς ἂν αἰσχίων εἴη ταύτης δόξα ἢ δοκεῖν χρήματα περὶ πλείονος ποιεῖσθαι ἢ φίλους; οὐ γὰρ πείσονται οἱ πολλοὶ ὡς σὺ αὐτὸς οὐκ ἠθέλησας ἀπιέναι ἐνθένδε ἡμῶν προθυμουμένων.
Σωκράτης: ἀλλὰ τί ἡμῖν, ὦ μακάριε Κρίτων, οὕτω τῆς τῶν πολλῶν δόξης μέλει; οἱ γὰρ ἐπιεικέστατοι, ὧν μᾶλλον ἄξιον φροντίζειν, ἡγήσονται αὐτὰ οὕτω πεπρᾶχθαι ὥσπερ ἂν πραχθῇ.
Κρίτων: ἀλλ' ὁρᾷς δὴ ὅτι ἀνάγκη, ὦ Σώκρατες, καὶ τῆς τῶν πολλῶν δόξης μέλειν. αὐτὰ δὲ δῆλα τὰ παρόντα νυνὶ ὅτι οἷοί τ' εἰσὶν οἱ πολλοὶ οὐ τὰ σμικρότατα τῶν κακῶν ἐξεργάζεσθαι ἀλλὰ τὰ μέγιστα σχεδόν, ἐάν τις ἐν αὐτοῖς διαβεβλημένος ᾖ.
Σωκράτης: εἰ γὰρ ὤφελον, ὦ Κρίτων, οἷοί τ' εἶναι οἱ πολλοὶ τὰ μέγιστα κακὰ ἐργάζεσθαι, ἵνα οἷοί τ' ἦσαν καὶ ἀγαθὰ τὰ μέγιστα, καὶ καλῶς ἂν εἶχεν. νῦν δὲ οὐδέτερα οἷοί τε: οὔτε γὰρ φρόνιμον οὔτε ἄφρονα δυνατοὶ ποιῆσαι, ποιοῦσι δὲ τοῦτο ὅτι ἂν τύχωσι.
Κρίτων: ταῦτα μὲν δὴ οὕτως ἐχέτω: τάδε δέ, ὦ Σώκρατες, εἰπέ μοι. ἆρά γε μὴ ἐμοῦ προμηθῇ καὶ τῶν ἄλλων ἐπιτηδείων μή, ἐὰν σὺ ἐνθένδε ἐξέλθῃς, οἱ συκοφάνται ἡμῖν πράγματα παρέχωσιν ὡς σὲ ἐνθένδε ἐκκλέψασιν, καὶ ἀναγκασθῶμεν ἢ καὶ πᾶσαν τὴν οὐσίαν ἀποβαλεῖν ἢ συχνὰ χρήματα, ἢ καὶ ἄλλο τι πρὸς τούτοις παθεῖν; εἰ γάρ τι
τοιοῦτον φοβῇ, ἔασον αὐτὸ χαίρειν: ἡμεῖς γάρ που δίκαιοί ἐσμεν σώσαντές σε κινδυνεύειν τοῦτον τὸν κίνδυνον καὶ ἐὰν δέῃ ἔτι τούτου μείζω. ἀλλ' ἐμοὶ πείθου καὶ μὴ ἄλλως ποίει.
Σωκράτης: καὶ ταῦτα προμηθοῦμαι, ὦ Κρίτων, καὶ ἄλλα πολλά.
Κρίτων: μήτε τοίνυν ταῦτα φοβοῦ—καὶ γὰρ οὐδὲ πολὺ τἀργύριόν ἐστιν ὃ θέλουσι λαβόντες τινὲς σῶσαί σε καὶ ἐξαγαγεῖν ἐνθένδε. ἔπειτα οὐχ ὁρᾷς τούτους τοὺς συκοφάντας ὡς εὐτελεῖς, καὶ οὐδὲν ἂν δέοι ἐπ' αὐτοὺς πολλοῦ ἀργυρίου;
σοὶ δὲ ὑπάρχει μὲν τὰ ἐμὰ χρήματα, ὡς ἐγὼ οἶμαι, ἱκανά: ἔπειτα καὶ εἴ τι ἐμοῦ κηδόμενος οὐκ οἴει δεῖν ἀναλίσκειν τἀμά, ξένοι οὗτοι ἐνθάδε ἕτοιμοι ἀναλίσκειν: εἷς δὲ καὶ κεκόμικεν ἐπ' αὐτὸ τοῦτο ἀργύριον ἱκανόν, Σιμμίας ὁ Θηβαῖος, ἕτοιμος δὲ καὶ Κέβης καὶ ἄλλοι πολλοὶ πάνυ. ὥστε, ὅπερ λέγω, μήτε ταῦτα φοβούμενος ἀποκάμῃς σαυτὸν σῶσαι, μήτε, ὃ ἔλεγες ἐν τῷ δικαστηρίῳ, δυσχερές σοι γενέσθω ὅτι οὐκ ἂν ἔχοις ἐξελθὼν ὅτι χρῷο σαυτῷ: πολλαχοῦ
μὲν γὰρ καὶ ἄλλοσε ὅποι ἂν ἀφίκῃ ἀγαπήσουσί σε: ἐὰν δὲ βούλῃ εἰς Θετταλίαν ἰέναι, εἰσὶν ἐμοὶ ἐκεῖ ξένοι οἵ σε περὶ πολλοῦ ποιήσονται καὶ ἀσφάλειάν σοι παρέξονται, ὥστε σε μηδένα λυπεῖν τῶν κατὰ Θετταλίαν.
ἔτι δέ, ὦ Σώκρατες, οὐδὲ δίκαιόν μοι δοκεῖς ἐπιχειρεῖν πρᾶγμα, σαυτὸν προδοῦναι, ἐξὸν σωθῆναι, καὶ τοιαῦτα σπεύδεις περὶ σαυτὸν γενέσθαι ἅπερ ἂν καὶ οἱ ἐχθροί σου σπεύσαιέν τε καὶ ἔσπευσαν σὲ διαφθεῖραι βουλόμενοι. πρὸς δὲ τούτοις καὶ τοὺς ὑεῖς τοὺς σαυτοῦ ἔμοιγε δοκεῖς προδιδόναι, οὕς σοι
ἐξὸν καὶ ἐκθρέψαι καὶ ἐκπαιδεῦσαι οἰχήσῃ καταλιπών, καὶ τὸ σὸν μέρος ὅτι ἂν τύχωσι τοῦτο πράξουσιν: τεύξονται δέ, ὡς τὸ εἰκός, τοιούτων οἷάπερ εἴωθεν γίγνεσθαι ἐν ταῖς ὀρφανίαις περὶ τοὺς ὀρφανούς. ἢ γὰρ οὐ χρὴ ποιεῖσθαι παῖδας ἢ συνδιαταλαιπωρεῖν καὶ τρέφοντα καὶ παιδεύοντα, σὺ δέ μοι δοκεῖς τὰ ῥᾳθυμότατα αἱρεῖσθαι. χρὴ δέ, ἅπερ ἂν ἀνὴρ ἀγαθὸς καὶ ἀνδρεῖος ἕλοιτο, ταῦτα αἱρεῖσθαι, φάσκοντά γε δὴ ἀρετῆς διὰ παντὸς τοῦ βίου ἐπιμελεῖσθαι: ὡς ἔγωγε καὶ
ὑπὲρ σοῦ καὶ ὑπὲρ ἡμῶν τῶν σῶν ἐπιτηδείων αἰσχύνομαι μὴ δόξῃ ἅπαν τὸ πρᾶγμα τὸ περὶ σὲ ἀνανδρίᾳ τινὶ τῇ ἡμετέρᾳ πεπρᾶχθαι, καὶ ἡ εἴσοδος τῆς δίκης εἰς τὸ δικαστήριον ὡς εἰσῆλθεν ἐξὸν μὴ εἰσελθεῖν, καὶ αὐτὸς ὁ ἀγὼν τῆς δίκης ὡς ἐγένετο, καὶ τὸ τελευταῖον δὴ τουτί, ὥσπερ κατάγελως τῆς πράξεως, κακίᾳ τινὶ καὶ ἀνανδρίᾳ τῇ ἡμετέρᾳ διαπεφευγέναι
ἡμᾶς δοκεῖν, οἵτινές σε οὐχὶ ἐσώσαμεν οὐδὲ σὺ σαυτόν, οἷόν τε ὂν καὶ δυνατὸν εἴ τι καὶ μικρὸν ἡμῶν ὄφελος ἦν. ταῦτα οὖν, ὦ Σώκρατες, ὅρα μὴ ἅμα τῷ κακῷ καὶ αἰσχρὰ ᾖ σοί τε καὶ ἡμῖν. ἀλλὰ βουλεύου—μᾶλλον δὲ οὐδὲ βουλεύεσθαι ἔτι ὥρα ἀλλὰ βεβουλεῦσθαι—μία δὲ βουλή: τῆς γὰρ ἐπιούσης νυκτὸς πάντα ταῦτα δεῖ πεπρᾶχθαι, εἰ δ' ἔτι περιμενοῦμεν, ἀδύνατον καὶ οὐκέτι οἷόν τε. ἀλλὰ παντὶ τρόπῳ, ὦ Σώκρατες, πείθου μοι καὶ μηδαμῶς ἄλλως ποίει.
Σωκράτης: ὦ φίλε Κρίτων, ἡ προθυμία σου πολλοῦ ἀξία εἰ μετά τινος ὀρθότητος εἴη: εἰ δὲ μή, ὅσῳ μείζων τοσούτῳ χαλεπωτέρα. σκοπεῖσθαι οὖν χρὴ ἡμᾶς εἴτε ταῦτα πρακτέον εἴτε μή: ὡς ἐγὼ οὐ νῦν πρῶτον ἀλλὰ καὶ ἀεὶ τοιοῦτος οἷος τῶν ἐμῶν μηδενὶ ἄλλῳ πείθεσθαι ἢ τῷ λόγῳ ὃς ἄν μοι λογιζομένῳ βέλτιστος φαίνηται. τοὺς δὴ λόγους οὓς ἐν τῷ ἔμπροσθεν ἔλεγον οὐ δύναμαι νῦν ἐκβαλεῖν, ἐπειδή μοι ἥδε ἡ τύχη γέγονεν, ἀλλὰ σχεδόν τι ὅμοιοι φαίνονταί μοι,
καὶ τοὺς αὐτοὺς πρεσβεύω καὶ τιμῶ οὕσπερ καὶ πρότερον: ὧν ἐὰν μὴ βελτίω ἔχωμεν λέγειν ἐν τῷ παρόντι, εὖ ἴσθι ὅτι οὐ μή σοι συγχωρήσω, οὐδ' ἂν πλείω τῶν νῦν παρόντων ἡ τῶν πολλῶν δύναμις ὥσπερ παῖδας ἡμᾶς μορμολύττηται, δεσμοὺς καὶ θανάτους ἐπιπέμπουσα καὶ χρημάτων ἀφαιρέσεις. πῶς οὖν ἂν μετριώτατα σκοποίμεθα αὐτά; εἰ πρῶτον μὲν τοῦτον τὸν λόγον ἀναλάβοιμεν, ὃν σὺ λέγεις περὶ τῶν δοξῶν. πότερον καλῶς ἐλέγετο ἑκάστοτε ἢ οὔ,
ὅτι ταῖς μὲν δεῖ τῶν δοξῶν προσέχειν τὸν νοῦν, ταῖς δὲ οὔ; ἢ πρὶν μὲν ἐμὲ δεῖν ἀποθνῄσκειν καλῶς ἐλέγετο, νῦν δὲ κατάδηλος ἄρα ἐγένετο ὅτι ἄλλως ἕνεκα λόγου ἐλέγετο, ἦν δὲ παιδιὰ καὶ φλυαρία ὡς ἀληθῶς; ἐπιθυμῶ δ' ἔγωγ' ἐπισκέψασθαι, ὦ Κρίτων, κοινῇ μετὰ σοῦ εἴ τί μοι ἀλλοιότερος φανεῖται, ἐπειδὴ ὧδε ἔχω, ἢ ὁ αὐτός, καὶ ἐάσομεν χαίρειν ἢ πεισόμεθα αὐτῷ. ἐλέγετο δέ πως, ὡς ἐγᾦμαι, ἑκάστοτε ὧδε ὑπὸ τῶν οἰομένων τὶ λέγειν, ὥσπερ νυνδὴ ἐγὼ ἔλεγον, ὅτι τῶν δοξῶν ἃς οἱ ἄνθρωποι
δοξάζουσιν δέοι τὰς μὲν περὶ πολλοῦ ποιεῖσθαι, τὰς δὲ μή. τοῦτο πρὸς θεῶν, ὦ Κρίτων, οὐ δοκεῖ καλῶς σοι λέγεσθαι; —σὺ γάρ, ὅσα γε τἀνθρώπεια, ἐκτὸς εἶ τοῦ μέλλειν ἀποθνῄσκειν
αὔριον, καὶ οὐκ ἂν σὲ παρακρούοι ἡ παροῦσα συμφορά: σκόπει δή—οὐχ ἱκανῶς δοκεῖ σοι λέγεσθαι ὅτι οὐ πάσας χρὴ τὰς δόξας τῶν ἀνθρώπων τιμᾶν ἀλλὰ τὰς μέν, τὰς δ' οὔ, οὐδὲ πάντων ἀλλὰ τῶν μέν, τῶν δ' οὔ; τί φῄς; ταῦτα οὐχὶ καλῶς λέγεται;
Κρίτων: καλῶς.
Σωκράτης: οὐκοῦν τὰς μὲν χρηστὰς τιμᾶν, τὰς δὲ πονηρὰς μή;
Κρίτων: ναί.
Σωκράτης: χρησταὶ δὲ οὐχ αἱ τῶν φρονίμων, πονηραὶ δὲ αἱ τῶν ἀφρόνων;
Κρίτων: πῶς δ' οὔ;
Σωκράτης: φέρε δή, πῶς αὖ τὰ τοιαῦτα ἐλέγετο; γυμναζόμενος
ἀνὴρ καὶ τοῦτο πράττων πότερον παντὸς ἀνδρὸς ἐπαίνῳ καὶ ψόγῳ καὶ δόξῃ τὸν νοῦν προσέχει, ἢ ἑνὸς μόνου ἐκείνου ὃς ἂν τυγχάνῃ ἰατρὸς ἢ παιδοτρίβης ὤν;
Κρίτων: ἑνὸς μόνου.
Σωκράτης: οὐκοῦν φοβεῖσθαι χρὴ τοὺς ψόγους καὶ ἀσπάζεσθαι τοὺς ἐπαίνους τοὺς τοῦ ἑνὸς ἐκείνου ἀλλὰ μὴ τοὺς τῶν πολλῶν.
Κρίτων: δῆλα δή.
Σωκράτης: ταύτῃ ἄρα αὐτῷ πρακτέον καὶ γυμναστέον καὶ ἐδεστέον γε καὶ ποτέον, ᾗ ἂν τῷ ἑνὶ δοκῇ, τῷ ἐπιστάτῃ καὶ ἐπαΐοντι, μᾶλλον ἢ ᾗ σύμπασι τοῖς ἄλλοις.
Κρίτων: ἔστι ταῦτα.
Σωκράτης: εἶεν. ἀπειθήσας δὲ τῷ ἑνὶ καὶ ἀτιμάσας αὐτοῦ τὴν δόξαν καὶ τοὺς ἐπαίνους, τιμήσας δὲ τοὺς τῶν πολλῶν [λόγουσ] καὶ μηδὲν ἐπαϊόντων, ἆρα οὐδὲν κακὸν πείσεται;
Κρίτων: πῶς γὰρ οὔ;
Σωκράτης: τί δ' ἔστι τὸ κακὸν τοῦτο, καὶ ποῖ τείνει, καὶ εἰς τί τῶν τοῦ ἀπειθοῦντος;
Κρίτων: δῆλον ὅτι εἰς τὸ σῶμα: τοῦτο γὰρ διόλλυσι.
Σωκράτης: καλῶς λέγεις. οὐκοῦν καὶ τἆλλα, ὦ Κρίτων, οὕτως, ἵνα μὴ πάντα διΐωμεν, καὶ δὴ καὶ περὶ τῶν δικαίων καὶ ἀδίκων καὶ αἰσχρῶν καὶ καλῶν καὶ ἀγαθῶν καὶ κακῶν, περὶ ὧν νῦν ἡ βουλὴ ἡμῖν ἐστιν, πότερον τῇ τῶν πολλῶν δόξῃ
δεῖ ἡμᾶς ἕπεσθαι καὶ φοβεῖσθαι αὐτὴν ἢ τῇ τοῦ ἑνός, εἴ τίς ἐστιν ἐπαΐων, ὃν δεῖ καὶ αἰσχύνεσθαι καὶ φοβεῖσθαι μᾶλλον ἢ σύμπαντας τοὺς ἄλλους; ᾧ εἰ μὴ ἀκολουθήσομεν, διαφθεροῦμεν ἐκεῖνο καὶ λωβησόμεθα, ὃ τῷ μὲν δικαίῳ βέλτιον ἐγίγνετο τῷ δὲ ἀδίκῳ ἀπώλλυτο. ἢ οὐδέν ἐστι τοῦτο;
Κρίτων: οἶμαι ἔγωγε, ὦ Σώκρατες.
Σωκράτης: φέρε δή, ἐὰν τὸ ὑπὸ τοῦ ὑγιεινοῦ μὲν βέλτιον γιγνόμενον, ὑπὸ τοῦ νοσώδους δὲ διαφθειρόμενον διολέσωμεν πειθόμενοι μὴ τῇ τῶν ἐπαϊόντων δόξῃ, ἆρα βιωτὸν ἡμῖν ἐστιν
διεφθαρμένου αὐτοῦ; ἔστι δέ που τοῦτο σῶμα: ἢ οὐχί;
Κρίτων: ναί.
Σωκράτης: ἆρ' οὖν βιωτὸν ἡμῖν ἐστιν μετὰ μοχθηροῦ καὶ διεφθαρμένου σώματος;
Κρίτων: οὐδαμῶς.
Σωκράτης: ἀλλὰ μετ' ἐκείνου ἄρ' ἡμῖν βιωτὸν διεφθαρμένου, ᾧ τὸ ἄδικον μὲν λωβᾶται, τὸ δὲ δίκαιον ὀνίνησιν; ἢ φαυλότερον ἡγούμεθα εἶναι τοῦ σώματος ἐκεῖνο, ὅτι ποτ' ἐστὶ τῶν
ἡμετέρων, περὶ ὃ ἥ τε ἀδικία καὶ ἡ δικαιοσύνη ἐστίν;
Κρίτων: οὐδαμῶς.
Σωκράτης: ἀλλὰ τιμιώτερον;
Κρίτων: πολύ γε.
Σωκράτης: οὐκ ἄρα, ὦ βέλτιστε, πάνυ ἡμῖν οὕτω φροντιστέον τί ἐροῦσιν οἱ πολλοὶ ἡμᾶς, ἀλλ' ὅτι ὁ ἐπαΐων περὶ τῶν δικαίων καὶ ἀδίκων, ὁ εἷς καὶ αὐτὴ ἡ ἀλήθεια. ὥστε πρῶτον μὲν ταύτῃ οὐκ ὀρθῶς εἰσηγῇ, εἰσηγούμενος τῆς τῶν πολλῶν δόξης δεῖν ἡμᾶς φροντίζειν περὶ τῶν δικαίων καὶ καλῶν καὶ ἀγαθῶν καὶ τῶν ἐναντίων. “ἀλλὰ μὲν δή,” φαίη γ' ἄν τις, “οἷοί τέ εἰσιν ἡμᾶς οἱ πολλοὶ ἀποκτεινύναι.”
Κρίτων: δῆλα δὴ καὶ ταῦτα: φαίη γὰρ ἄν, ὦ Σώκρατες. ἀληθῆ λέγεις.
Σωκράτης: ἀλλ', ὦ θαυμάσιε, οὗτός τε ὁ λόγος ὃν διεληλύθαμεν ἔμοιγε δοκεῖ ἔτι ὅμοιος εἶναι καὶ πρότερον: καὶ τόνδε δὲ αὖ σκόπει εἰ ἔτι μένει ἡμῖν ἢ οὔ, ὅτι οὐ τὸ ζῆν περὶ πλείστου ποιητέον ἀλλὰ τὸ εὖ ζῆν.
Κρίτων: ἀλλὰ μένει.
Σωκράτης: τὸ δὲ εὖ καὶ καλῶς καὶ δικαίως ὅτι ταὐτόν ἐστιν, μένει ἢ οὐ μένει;
Κρίτων: μένει.
Σωκράτης: οὐκοῦν ἐκ τῶν ὁμολογουμένων τοῦτο σκεπτέον, πότερον δίκαιον ἐμὲ ἐνθένδε πειρᾶσθαι ἐξιέναι μὴ ἀφιέντων
Ἀθηναίων ἢ οὐ δίκαιον: καὶ ἐὰν μὲν φαίνηται δίκαιον, πειρώμεθα, εἰ δὲ μή, ἐῶμεν. ἃς δὲ σὺ λέγεις τὰς σκέψεις περί τε ἀναλώσεως χρημάτων καὶ δόξης καὶ παίδων τροφῆς, μὴ ὡς ἀληθῶς ταῦτα, ὦ Κρίτων, σκέμματα ᾖ τῶν ῥᾳδίως ἀποκτεινύντων καὶ ἀναβιωσκομένων γ' ἄν, εἰ οἷοί τ' ἦσαν, οὐδενὶ ξὺν νῷ, τούτων τῶν πολλῶν. ἡμῖν δ', ἐπειδὴ ὁ λόγος οὕτως αἱρεῖ, μὴ οὐδὲν ἄλλο σκεπτέον ᾖ ἢ ὅπερ νυνδὴ ἐλέγομεν, πότερον δίκαια πράξομεν καὶ χρήματα τελοῦντες τούτοις
τοῖς ἐμὲ ἐνθένδε ἐξάξουσιν καὶ χάριτας, καὶ αὐτοὶ ἐξάγοντές τε καὶ ἐξαγόμενοι, ἢ τῇ ἀληθείᾳ ἀδικήσομεν πάντα ταῦτα ποιοῦντες: κἂν φαινώμεθα ἄδικα αὐτὰ ἐργαζόμενοι, μὴ οὐ δέῃ ὑπολογίζεσθαι οὔτ' εἰ ἀποθνῄσκειν δεῖ παραμένοντας καὶ ἡσυχίαν ἄγοντας, οὔτε ἄλλο ὁτιοῦν πάσχειν πρὸ τοῦ ἀδικεῖν.
Κρίτων: καλῶς μέν μοι δοκεῖς λέγειν, ὦ Σώκρατες, ὅρα δὲ τί δρῶμεν.
Σωκράτης: σκοπῶμεν, ὦ ἀγαθέ, κοινῇ, καὶ εἴ πῃ ἔχεις ἀντιλέγειν
ἐμοῦ λέγοντος, ἀντίλεγε καί σοι πείσομαι: εἰ δὲ μή, παῦσαι ἤδη, ὦ μακάριε, πολλάκις μοι λέγων τὸν αὐτὸν λόγον, ὡς χρὴ ἐνθένδε ἀκόντων Ἀθηναίων ἐμὲ ἀπιέναι: ὡς ἐγὼ περὶ πολλοῦ ποιοῦμαι πείσας σε ταῦτα πράττειν, ἀλλὰ μὴ ἄκοντος. ὅρα δὲ δὴ τῆς σκέψεως τὴν ἀρχὴν ἐάν σοι
ἱκανῶς λέγηται, καὶ πειρῶ ἀποκρίνεσθαι τὸ ἐρωτώμενον ᾗ ἂν μάλιστα οἴῃ.
Κρίτων: ἀλλὰ πειράσομαι.
Σωκράτης: οὐδενὶ τρόπῳ φαμὲν ἑκόντας ἀδικητέον εἶναι, ἢ τινὶ μὲν ἀδικητέον τρόπῳ τινὶ δὲ οὔ; ἢ οὐδαμῶς τό γε ἀδικεῖν οὔτε ἀγαθὸν οὔτε καλόν, ὡς πολλάκις ἡμῖν καὶ ἐν τῷ ἔμπροσθεν χρόνῳ ὡμολογήθη; [ὅπερ καὶ ἄρτι ἐλέγετο] ἢ πᾶσαι ἡμῖν ἐκεῖναι αἱ πρόσθεν ὁμολογίαι ἐν ταῖσδε ταῖς ὀλίγαις ἡμέραις ἐκκεχυμέναι εἰσίν, καὶ πάλαι, ὦ Κρίτων, ἄρα τηλικοίδε [γέροντεσ] ἄνδρες πρὸς ἀλλήλους σπουδῇ διαλεγόμενοι
ἐλάθομεν ἡμᾶς αὐτοὺς παίδων οὐδὲν διαφέροντες; ἢ παντὸς μᾶλλον οὕτως ἔχει ὥσπερ τότε ἐλέγετο ἡμῖν: εἴτε φασὶν οἱ πολλοὶ εἴτε μή, καὶ εἴτε δεῖ ἡμᾶς ἔτι τῶνδε χαλεπώτερα πάσχειν εἴτε καὶ πρᾳότερα, ὅμως τό γε ἀδικεῖν τῷ ἀδικοῦντι καὶ κακὸν καὶ αἰσχρὸν τυγχάνει ὂν παντὶ τρόπῳ; φαμὲν ἢ οὔ;
Κρίτων: φαμέν.
Σωκράτης: οὐδαμῶς ἄρα δεῖ ἀδικεῖν.
Κρίτων: οὐ δῆτα.
Σωκράτης: οὐδὲ ἀδικούμενον ἄρα ἀνταδικεῖν, ὡς οἱ πολλοὶ οἴονται, ἐπειδή γε οὐδαμῶς δεῖ ἀδικεῖν.
Κρίτων: οὐ φαίνεται.
Σωκράτης: τί δὲ δή; κακουργεῖν δεῖ, ὦ Κρίτων, ἢ οὔ;
Κρίτων: οὐ δεῖ δήπου, ὦ Σώκρατες.
Σωκράτης: τί δέ; ἀντικακουργεῖν κακῶς πάσχοντα, ὡς οἱ πολλοί φασιν, δίκαιον ἢ οὐ δίκαιον;
Κρίτων: οὐδαμῶς.
Σωκράτης: τὸ γάρ που κακῶς ποιεῖν ἀνθρώπους τοῦ ἀδικεῖν οὐδὲν διαφέρει.
Κρίτων: ἀληθῆ λέγεις.
Σωκράτης: οὔτε ἄρα ἀνταδικεῖν δεῖ οὔτε κακῶς ποιεῖν οὐδένα ἀνθρώπων, οὐδ' ἂν ὁτιοῦν πάσχῃ ὑπ' αὐτῶν. καὶ ὅρα, ὦ
Κρίτων, ταῦτα καθομολογῶν, ὅπως μὴ παρὰ δόξαν ὁμολογῇς: οἶδα γὰρ ὅτι ὀλίγοις τισὶ ταῦτα καὶ δοκεῖ καὶ δόξει. οἷς οὖν οὕτω δέδοκται καὶ οἷς μή, τούτοις οὐκ ἔστι κοινὴ βουλή, ἀλλὰ ἀνάγκη τούτους ἀλλήλων καταφρονεῖν ὁρῶντας ἀλλήλων τὰ βουλεύματα. σκόπει δὴ οὖν καὶ σὺ εὖ μάλα πότερον κοινωνεῖς καὶ συνδοκεῖ σοι καὶ ἀρχώμεθα ἐντεῦθεν βουλευόμενοι, ὡς οὐδέποτε ὀρθῶς ἔχοντος οὔτε τοῦ ἀδικεῖν οὔτε τοῦ ἀνταδικεῖν οὔτε κακῶς πάσχοντα ἀμύνεσθαι ἀντιδρῶντα κακῶς, ἢ ἀφίστασαι καὶ οὐ κοινωνεῖς τῆς ἀρχῆς;
ἐμοὶ μὲν γὰρ καὶ πάλαι οὕτω καὶ νῦν ἔτι δοκεῖ, σοὶ δὲ εἴ πῃ ἄλλῃ δέδοκται, λέγε καὶ δίδασκε. εἰ δ' ἐμμένεις τοῖς πρόσθε, τὸ μετὰ τοῦτο ἄκουε.
Κρίτων: ἀλλ' ἐμμένω τε καὶ συνδοκεῖ μοι: ἀλλὰ λέγε.
Σωκράτης: λέγω δὴ αὖ τὸ μετὰ τοῦτο, μᾶλλον δ' ἐρωτῶ: πότερον ἃ ἄν τις ὁμολογήσῃ τῳ δίκαια ὄντα ποιητέον ἢ ἐξαπατητέον;
Κρίτων: ποιητέον.
Σωκράτης: ἐκ τούτων δὴ ἄθρει. ἀπιόντες ἐνθένδε ἡμεῖς μὴ
πείσαντες τὴν πόλιν πότερον κακῶς τινας ποιοῦμεν, καὶ ταῦτα οὓς ἥκιστα δεῖ, ἢ οὔ; καὶ ἐμμένομεν οἷς ὡμολογήσαμεν δικαίοις οὖσιν ἢ οὔ;
Κρίτων: οὐκ ἔχω, ὦ Σώκρατες, ἀποκρίνασθαι πρὸς ὃ ἐρωτᾷς: οὐ γὰρ ἐννοῶ.
Σωκράτης: ἀλλ' ὧδε σκόπει. εἰ μέλλουσιν ἡμῖν ἐνθένδε εἴτε ἀποδιδράσκειν, εἴθ' ὅπως δεῖ ὀνομάσαι τοῦτο, ἐλθόντες οἱ νόμοι καὶ τὸ κοινὸν τῆς πόλεως ἐπιστάντες ἔροιντο: “εἰπέ μοι, ὦ Σώκρατες, τί ἐν νῷ ἔχεις ποιεῖν; ἄλλο τι ἢ τούτῳ
τῷ ἔργῳ ᾧ ἐπιχειρεῖς διανοῇ τούς τε νόμους ἡμᾶς ἀπολέσαι καὶ σύμπασαν τὴν πόλιν τὸ σὸν μέρος; ἢ δοκεῖ σοι οἷόν τε ἔτι ἐκείνην τὴν πόλιν εἶναι καὶ μὴ ἀνατετράφθαι, ἐν ᾗ ἂν αἱ γενόμεναι δίκαι μηδὲν ἰσχύωσιν ἀλλὰ ὑπὸ ἰδιωτῶν ἄκυροί τε γίγνωνται καὶ διαφθείρωνται;” τί ἐροῦμεν, ὦ Κρίτων, πρὸς ταῦτα καὶ ἄλλα τοιαῦτα; πολλὰ γὰρ ἄν τις ἔχοι, ἄλλως τε καὶ ῥήτωρ, εἰπεῖν ὑπὲρ τούτου τοῦ νόμου ἀπολλυμένου ὃς τὰς δίκας τὰς δικασθείσας προστάττει κυρίας εἶναι.
ἢ ἐροῦμεν πρὸς αὐτοὺς ὅτι “ἠδίκει γὰρ ἡμᾶς ἡ πόλις καὶ οὐκ ὀρθῶς τὴν δίκην ἔκρινεν;” ταῦτα ἢ τί ἐροῦμεν;
Κρίτων: ταῦτα νὴ Δία, ὦ Σώκρατες.
Σωκράτης: τί οὖν ἂν εἴπωσιν οἱ νόμοι: “ὦ Σώκρατες, ἦ καὶ ταῦτα ὡμολόγητο ἡμῖν τε καὶ σοί, ἢ ἐμμενεῖν ταῖς δίκαις αἷς ἂν ἡ πόλις δικάζῃ;” εἰ οὖν αὐτῶν θαυμάζοιμεν λεγόντων, ἴσως ἂν εἴποιεν ὅτι “ὦ Σώκρατες, μὴ θαύμαζε τὰ λεγόμενα ἀλλ' ἀποκρίνου, ἐπειδὴ καὶ εἴωθας χρῆσθαι τῷ ἐρωτᾶν τε καὶ ἀποκρίνεσθαι. φέρε γάρ, τί ἐγκαλῶν
ἡμῖν καὶ τῇ πόλει ἐπιχειρεῖς ἡμᾶς ἀπολλύναι; οὐ πρῶτον μέν σε ἐγεννήσαμεν ἡμεῖς, καὶ δι' ἡμῶν ἔλαβε τὴν μητέρα σου ὁ πατὴρ καὶ ἐφύτευσέν σε; φράσον οὖν, τούτοις ἡμῶν, τοῖς νόμοις τοῖς περὶ τοὺς γάμους, μέμφῃ τι ὡς οὐ καλῶς ἔχουσιν;” “οὐ μέμφομαι,” φαίην ἄν. “ἀλλὰ τοῖς περὶ τὴν τοῦ γενομένου τροφήν τε καὶ παιδείαν ἐν ᾗ καὶ σὺ ἐπαιδεύθης; ἢ οὐ καλῶς προσέταττον ἡμῶν οἱ ἐπὶ τούτῳ τεταγμένοι νόμοι, παραγγέλλοντες τῷ πατρὶ τῷ σῷ σε ἐν
μουσικῇ καὶ γυμναστικῇ παιδεύειν;” “καλῶς,” φαίην ἄν. “εἶεν. ἐπειδὴ δὲ ἐγένου τε καὶ ἐξετράφης καὶ ἐπαιδεύθης, ἔχοις ἂν εἰπεῖν πρῶτον μὲν ὡς οὐχὶ ἡμέτερος ἦσθα καὶ ἔκγονος καὶ δοῦλος, αὐτός τε καὶ οἱ σοὶ πρόγονοι; καὶ εἰ τοῦθ' οὕτως ἔχει, ἆρ' ἐξ ἴσου οἴει εἶναι σοὶ τὸ δίκαιον καὶ ἡμῖν, καὶ ἅττ' ἂν ἡμεῖς σε ἐπιχειρῶμεν ποιεῖν, καὶ σοὶ ταῦτα ἀντιποιεῖν οἴει δίκαιον εἶναι; ἢ πρὸς μὲν ἄρα σοι τὸν πατέρα οὐκ ἐξ ἴσου ἦν τὸ δίκαιον καὶ πρὸς δεσπότην, εἴ σοι ὢν ἐτύγχανεν, ὥστε ἅπερ πάσχοις ταῦτα καὶ ἀντιποιεῖν, οὔτε κακῶς ἀκούοντα
ἀντιλέγειν οὔτε τυπτόμενον ἀντιτύπτειν οὔτε ἄλλα τοιαῦτα πολλά: πρὸς δὲ τὴν πατρίδα ἄρα καὶ τοὺς νόμους ἐξέσται σοι, ὥστε, ἐάν σε ἐπιχειρῶμεν ἡμεῖς ἀπολλύναι δίκαιον ἡγούμενοι εἶναι, καὶ σὺ δὲ ἡμᾶς τοὺς νόμους καὶ τὴν πατρίδα καθ' ὅσον δύνασαι ἐπιχειρήσεις ἀνταπολλύναι, καὶ φήσεις ταῦτα ποιῶν δίκαια πράττειν, ὁ τῇ ἀληθείᾳ τῆς ἀρετῆς ἐπιμελόμενος; ἢ οὕτως εἶ σοφὸς ὥστε λέληθέν σε ὅτι μητρός τε καὶ πατρὸς καὶ τῶν ἄλλων προγόνων ἁπάντων τιμιώτερόν ἐστιν πατρὶς καὶ σεμνότερον καὶ ἁγιώτερον
καὶ ἐν μείζονι μοίρᾳ καὶ παρὰ θεοῖς καὶ παρ' ἀνθρώποις τοῖς νοῦν ἔχουσι, καὶ σέβεσθαι δεῖ καὶ μᾶλλον ὑπείκειν καὶ θωπεύειν πατρίδα χαλεπαίνουσαν ἢ πατέρα, καὶ ἢ πείθειν ἢ ποιεῖν ἃ ἂν κελεύῃ, καὶ πάσχειν ἐάν τι προστάττῃ παθεῖν ἡσυχίαν ἄγοντα, ἐάντε τύπτεσθαι ἐάντε δεῖσθαι, ἐάντε εἰς πόλεμον ἄγῃ τρωθησόμενον ἢ ἀποθανούμενον, ποιητέον ταῦτα, καὶ τὸ δίκαιον οὕτως ἔχει, καὶ οὐχὶ ὑπεικτέον οὐδὲ ἀναχωρητέον οὐδὲ λειπτέον τὴν τάξιν, ἀλλὰ καὶ ἐν πολέμῳ καὶ ἐν δικαστηρίῳ καὶ πανταχοῦ ποιητέον ἃ ἂν κελεύῃ ἡ
πόλις καὶ ἡ πατρίς, ἢ πείθειν αὐτὴν ᾗ τὸ δίκαιον πέφυκε: βιάζεσθαι δὲ οὐχ ὅσιον οὔτε μητέρα οὔτε πατέρα, πολὺ δὲ τούτων ἔτι ἧττον τὴν πατρίδα;” τί φήσομεν πρὸς ταῦτα, ὦ Κρίτων; ἀληθῆ λέγειν τοὺς νόμους ἢ οὔ;
Κρίτων: ἔμοιγε δοκεῖ.
Σωκράτης: “σκόπει τοίνυν, ὦ Σώκρατες,” φαῖεν ἂν ἴσως οἱ νόμοι, “εἰ ἡμεῖς ταῦτα ἀληθῆ λέγομεν, ὅτι οὐ δίκαια ἡμᾶς ἐπιχειρεῖς δρᾶν ἃ νῦν ἐπιχειρεῖς. ἡμεῖς γάρ σε γεννήσαντες, ἐκθρέψαντες, παιδεύσαντες, μεταδόντες ἁπάντων ὧν οἷοί τ'
ἦμεν καλῶν σοὶ καὶ τοῖς ἄλλοις πᾶσιν πολίταις, ὅμως προαγορεύομεν τῷ ἐξουσίαν πεποιηκέναι Ἀθηναίων τῷ βουλομένῳ, ἐπειδὰν δοκιμασθῇ καὶ ἴδῃ τὰ ἐν τῇ πόλει πράγματα καὶ ἡμᾶς τοὺς νόμους, ᾧ ἂν μὴ ἀρέσκωμεν ἡμεῖς, ἐξεῖναι λαβόντα τὰ αὑτοῦ ἀπιέναι ὅποι ἂν βούληται. καὶ οὐδεὶς ἡμῶν τῶν νόμων ἐμποδών ἐστιν οὐδ' ἀπαγορεύει, ἐάντε τις βούληται ὑμῶν εἰς ἀποικίαν ἰέναι, εἰ μὴ ἀρέσκοιμεν ἡμεῖς τε καὶ ἡ πόλις, ἐάντε μετοικεῖν ἄλλοσέ ποι ἐλθών, ἰέναι ἐκεῖσε ὅποι
ἂν βούληται, ἔχοντα τὰ αὑτοῦ. ὃς δ' ἂν ὑμῶν παραμείνῃ, ὁρῶν ὃν τρόπον ἡμεῖς τάς τε δίκας δικάζομεν καὶ τἆλλα τὴν πόλιν διοικοῦμεν, ἤδη φαμὲν τοῦτον ὡμολογηκέναι ἔργῳ ἡμῖν ἃ ἂν ἡμεῖς κελεύωμεν ποιήσειν ταῦτα, καὶ τὸν μὴ πειθόμενον τριχῇ φαμεν ἀδικεῖν, ὅτι τε γεννηταῖς οὖσιν ἡμῖν οὐ πείθεται, καὶ ὅτι τροφεῦσι, καὶ ὅτι ὁμολογήσας ἡμῖν πείσεσθαι οὔτε πείθεται οὔτε πείθει ἡμᾶς, εἰ μὴ καλῶς τι ποιοῦμεν,
προτιθέντων ἡμῶν καὶ οὐκ ἀγρίως ἐπιταττόντων ποιεῖν ἃ ἂν κελεύωμεν, ἀλλὰ ἐφιέντων δυοῖν θάτερα, ἢ πείθειν ἡμᾶς ἢ ποιεῖν, τούτων οὐδέτερα ποιεῖ. ταύταις δή φαμεν καὶ σέ, ὦ Σώκρατες, ταῖς αἰτίαις ἐνέξεσθαι, εἴπερ ποιήσεις ἃ ἐπινοεῖς, καὶ οὐχ ἥκιστα Ἀθηναίων σέ, ἀλλ' ἐν τοῖς μάλιστα.” εἰ οὖν ἐγὼ εἴποιμι: “διὰ τί δή;” ἴσως ἄν μου δικαίως καθάπτοιντο λέγοντες ὅτι ἐν τοῖς μάλιστα Ἀθηναίων ἐγὼ αὐτοῖς ὡμολογηκὼς τυγχάνω ταύτην τὴν ὁμολογίαν. φαῖεν γὰρ ἂν ὅτι
“ὦ Σώκρατες, μεγάλα ἡμῖν τούτων τεκμήριά ἐστιν, ὅτι σοι καὶ ἡμεῖς ἠρέσκομεν καὶ ἡ πόλις: οὐ γὰρ ἄν ποτε τῶν ἄλλων Ἀθηναίων ἁπάντων διαφερόντως ἐν αὐτῇ ἐπεδήμεις εἰ μή σοι διαφερόντως ἤρεσκεν, καὶ οὔτ' ἐπὶ θεωρίαν πώποτ' ἐκ τῆς πόλεως ἐξῆλθες, ὅτι μὴ ἅπαξ εἰς Ἰσθμόν, οὔτε ἄλλοσε οὐδαμόσε, εἰ μή ποι στρατευσόμενος, οὔτε ἄλλην ἀποδημίαν ἐποιήσω πώποτε ὥσπερ οἱ ἄλλοι ἄνθρωποι, οὐδ' ἐπιθυμία σε ἄλλης πόλεως οὐδὲ ἄλλων νόμων ἔλαβεν εἰδέναι, ἀλλὰ ἡμεῖς
σοι ἱκανοὶ ἦμεν καὶ ἡ ἡμετέρα πόλις: οὕτω σφόδρα ἡμᾶς ᾑροῦ καὶ ὡμολόγεις καθ' ἡμᾶς πολιτεύσεσθαι, τά τε ἄλλα καὶ παῖδας ἐν αὐτῇ ἐποιήσω, ὡς ἀρεσκούσης σοι τῆς πόλεως. ἔτι τοίνυν ἐν αὐτῇ τῇ δίκῃ ἐξῆν σοι φυγῆς τιμήσασθαι εἰ ἐβούλου, καὶ ὅπερ νῦν ἀκούσης τῆς πόλεως ἐπιχειρεῖς, τότε ἑκούσης ποιῆσαι. σὺ δὲ τότε μὲν ἐκαλλωπίζου ὡς οὐκ ἀγανακτῶν εἰ δέοι τεθνάναι σε, ἀλλὰ ᾑροῦ, ὡς ἔφησθα, πρὸ τῆς φυγῆς θάνατον: νῦν δὲ οὔτ' ἐκείνους τοὺς λόγους αἰσχύνῃ, οὔτε ἡμῶν τῶν νόμων ἐντρέπῃ, ἐπιχειρῶν διαφθεῖραι, πράττεις
τε ἅπερ ἂν δοῦλος ὁ φαυλότατος πράξειεν, ἀποδιδράσκειν ἐπιχειρῶν παρὰ τὰς συνθήκας τε καὶ τὰς ὁμολογίας καθ' ἃς ἡμῖν συνέθου πολιτεύεσθαι. πρῶτον μὲν οὖν ἡμῖν τοῦτ' αὐτὸ ἀπόκριναι, εἰ ἀληθῆ λέγομεν φάσκοντές σε ὡμολογηκέναι πολιτεύσεσθαι καθ' ἡμᾶς ἔργῳ ἀλλ' οὐ λόγῳ, ἢ οὐκ ἀληθῆ.” τί φῶμεν πρὸς ταῦτα, ὦ Κρίτων; ἄλλο τι ἢ ὁμολογῶμεν;
Κρίτων: ἀνάγκη, ὦ Σώκρατες.
Σωκράτης: “ἄλλο τι οὖν,” ἂν φαῖεν, “ἢ συνθήκας τὰς πρὸς
ἡμᾶς αὐτοὺς καὶ ὁμολογίας παραβαίνεις, οὐχ ὑπὸ ἀνάγκης ὁμολογήσας οὐδὲ ἀπατηθεὶς οὐδὲ ἐν ὀλίγῳ χρόνῳ ἀναγκασθεὶς βουλεύσασθαι, ἀλλ' ἐν ἔτεσιν ἑβδομήκοντα, ἐν οἷς ἐξῆν σοι ἀπιέναι, εἰ μὴ ἠρέσκομεν ἡμεῖς μηδὲ δίκαιαι ἐφαίνοντό σοι αἱ ὁμολογίαι εἶναι. σὺ δὲ οὔτε Λακεδαίμονα προῃροῦ οὔτε Κρήτην, ἃς δὴ ἑκάστοτε φῂς εὐνομεῖσθαι, οὔτε ἄλλην οὐδεμίαν
τῶν Ἑλληνίδων πόλεων οὐδὲ τῶν βαρβαρικῶν, ἀλλὰ ἐλάττω ἐξ αὐτῆς ἀπεδήμησας ἢ οἱ χωλοί τε καὶ τυφλοὶ καὶ οἱ ἄλλοι ἀνάπηροι: οὕτω σοι διαφερόντως τῶν ἄλλων Ἀθηναίων ἤρεσκεν ἡ πόλις τε καὶ ἡμεῖς οἱ νόμοι δῆλον ὅτι: τίνι γὰρ ἂν πόλις ἀρέσκοι ἄνευ νόμων; νῦν δὲ δὴ οὐκ ἐμμενεῖς τοῖς ὡμολογημένοις; ἐὰν ἡμῖν γε πείθῃ, ὦ Σώκρατες: καὶ οὐ καταγέλαστός γε ἔσῃ ἐκ τῆς πόλεως ἐξελθών.
“σκόπει γὰρ δή, ταῦτα παραβὰς καὶ ἐξαμαρτάνων τι τούτων τί ἀγαθὸν ἐργάσῃ σαυτὸν ἢ τοὺς ἐπιτηδείους τοὺς
σαυτοῦ. ὅτι μὲν γὰρ κινδυνεύσουσί γέ σου οἱ ἐπιτήδειοι καὶ αὐτοὶ φεύγειν καὶ στερηθῆναι τῆς πόλεως ἢ τὴν οὐσίαν ἀπολέσαι, σχεδόν τι δῆλον: αὐτὸς δὲ πρῶτον μὲν ἐὰν εἰς τῶν ἐγγύτατά τινα πόλεων ἔλθῃς, ἢ Θήβαζε ἢ Μέγαράδε— εὐνομοῦνται γὰρ ἀμφότεραι—πολέμιος ἥξεις, ὦ Σώκρατες, τῇ τούτων πολιτείᾳ, καὶ ὅσοιπερ κήδονται τῶν αὑτῶν πόλεων ὑποβλέψονταί σε διαφθορέα ἡγούμενοι τῶν νόμων, καὶ βεβαιώσεις τοῖς δικασταῖς τὴν δόξαν, ὥστε δοκεῖν ὀρθῶς τὴν
δίκην δικάσαι: ὅστις γὰρ νόμων διαφθορεύς ἐστιν σφόδρα που δόξειεν ἂν νέων γε καὶ ἀνοήτων ἀνθρώπων διαφθορεὺς εἶναι. πότερον οὖν φεύξῃ τάς τε εὐνομουμένας πόλεις καὶ τῶν ἀνδρῶν τοὺς κοσμιωτάτους; καὶ τοῦτο ποιοῦντι ἆρα ἄξιόν σοι ζῆν ἔσται; ἢ πλησιάσεις τούτοις καὶ ἀναισχυντήσεις διαλεγόμενος—τίνας λόγους, ὦ Σώκρατες; ἢ οὕσπερ ἐνθάδε, ὡς ἡ ἀρετὴ καὶ ἡ δικαιοσύνη πλείστου ἄξιον τοῖς ἀνθρώποις καὶ τὰ νόμιμα καὶ οἱ νόμοι; καὶ οὐκ οἴει ἄσχημον [ἂν]
φανεῖσθαι τὸ τοῦ Σωκράτους πρᾶγμα; οἴεσθαί γε χρή. ἀλλ' ἐκ μὲν τούτων τῶν τόπων ἀπαρεῖς, ἥξεις δὲ εἰς Θετταλίαν παρὰ τοὺς ξένους τοὺς Κρίτωνος; ἐκεῖ γὰρ δὴ πλείστη ἀταξία καὶ ἀκολασία, καὶ ἴσως ἂν ἡδέως σου ἀκούοιεν ὡς γελοίως ἐκ τοῦ δεσμωτηρίου ἀπεδίδρασκες σκευήν τέ τινα περιθέμενος, ἢ διφθέραν λαβὼν ἢ ἄλλα οἷα δὴ εἰώθασιν ἐνσκευάζεσθαι οἱ ἀποδιδράσκοντες, καὶ τὸ σχῆμα τὸ σαυτοῦ μεταλλάξας: ὅτι δὲ γέρων ἀνήρ, σμικροῦ χρόνου τῷ βίῳ λοιποῦ ὄντος ὡς τὸ
εἰκός, ἐτόλμησας οὕτω γλίσχρως ἐπιθυμεῖν ζῆν, νόμους τοὺς μεγίστους παραβάς, οὐδεὶς ὃς ἐρεῖ; ἴσως, ἂν μή τινα λυπῇς: εἰ δὲ μή, ἀκούσῃ, ὦ Σώκρατες, πολλὰ καὶ ἀνάξια σαυτοῦ. ὑπερχόμενος δὴ βιώσῃ πάντας ἀνθρώπους καὶ δουλεύων— τί ποιῶν ἢ εὐωχούμενος ἐν Θετταλίᾳ, ὥσπερ ἐπὶ δεῖπνον ἀποδεδημηκὼς εἰς Θετταλίαν; λόγοι δὲ ἐκεῖνοι οἱ περὶ
δικαιοσύνης τε καὶ τῆς ἄλλης ἀρετῆς ποῦ ἡμῖν ἔσονται; ἀλλὰ δὴ τῶν παίδων ἕνεκα βούλει ζῆν, ἵνα αὐτοὺς ἐκθρέψῃς καὶ παιδεύσῃς; τί δέ; εἰς Θετταλίαν αὐτοὺς ἀγαγὼν θρέψεις τε καὶ παιδεύσεις, ξένους ποιήσας, ἵνα καὶ τοῦτο ἀπολαύσωσιν; ἢ τοῦτο μὲν οὔ, αὐτοῦ δὲ τρεφόμενοι σοῦ ζῶντος βέλτιον θρέψονται καὶ παιδεύσονται μὴ συνόντος σοῦ αὐτοῖς; οἱ γὰρ ἐπιτήδειοι οἱ σοὶ ἐπιμελήσονται αὐτῶν. πότερον ἐὰν μὲν εἰς Θετταλίαν ἀποδημήσῃς, ἐπιμελήσονται, ἐὰν δὲ εἰς Ἅιδου ἀποδημήσῃς, οὐχὶ ἐπιμελήσονται; εἴπερ γέ τι ὄφελος αὐτῶν
ἐστιν τῶν σοι φασκόντων ἐπιτηδείων εἶναι, οἴεσθαί γε χρή.
“ἀλλ', ὦ Σώκρατες, πειθόμενος ἡμῖν τοῖς σοῖς τροφεῦσι μήτε παῖδας περὶ πλείονος ποιοῦ μήτε τὸ ζῆν μήτε ἄλλο μηδὲν πρὸ τοῦ δικαίου, ἵνα εἰς Ἅιδου ἐλθὼν ἔχῃς πάντα ταῦτα ἀπολογήσασθαι τοῖς ἐκεῖ ἄρχουσιν: οὔτε γὰρ ἐνθάδε σοι φαίνεται ταῦτα πράττοντι ἄμεινον εἶναι οὐδὲ δικαιότερον οὐδὲ ὁσιώτερον, οὐδὲ ἄλλῳ τῶν σῶν οὐδενί, οὔτε ἐκεῖσε ἀφικομένῳ ἄμεινον ἔσται. ἀλλὰ νῦν μὲν ἠδικημένος ἄπει,
ἐὰν ἀπίῃς, οὐχ ὑφ' ἡμῶν τῶν νόμων ἀλλὰ ὑπ' ἀνθρώπων: ἐὰν δὲ ἐξέλθῃς οὕτως αἰσχρῶς ἀνταδικήσας τε καὶ ἀντικακουργήσας, τὰς σαυτοῦ ὁμολογίας τε καὶ συνθήκας τὰς πρὸς ἡμᾶς παραβὰς καὶ κακὰ ἐργασάμενος τούτους οὓς ἥκιστα ἔδει, σαυτόν τε καὶ φίλους καὶ πατρίδα καὶ ἡμᾶς, ἡμεῖς τέ σοι χαλεπανοῦμεν ζῶντι, καὶ ἐκεῖ οἱ ἡμέτεροι ἀδελφοὶ οἱ ἐν Ἅιδου νόμοι οὐκ εὐμενῶς σε ὑποδέξονται, εἰδότες ὅτι καὶ ἡμᾶς ἐπεχείρησας ἀπολέσαι τὸ σὸν μέρος. ἀλλὰ μή σε
πείσῃ Κρίτων ποιεῖν ἃ λέγει μᾶλλον ἢ ἡμεῖς.”
ταῦτα, ὦ φίλε ἑταῖρε Κρίτων, εὖ ἴσθι ὅτι ἐγὼ δοκῶ ἀκούειν, ὥσπερ οἱ κορυβαντιῶντες τῶν αὐλῶν δοκοῦσιν ἀκούειν, καὶ ἐν ἐμοὶ αὕτη ἡ ἠχὴ τούτων τῶν λόγων βομβεῖ καὶ ποιεῖ μὴ δύνασθαι τῶν ἄλλων ἀκούειν: ἀλλὰ ἴσθι, ὅσα γε τὰ νῦν ἐμοὶ δοκοῦντα, ἐὰν λέγῃς παρὰ ταῦτα, μάτην ἐρεῖς. ὅμως μέντοι εἴ τι οἴει πλέον ποιήσειν, λέγε.
Κρίτων: ἀλλ', ὦ Σώκρατες, οὐκ ἔχω λέγειν.
Σωκράτης: ἔα τοίνυν, ὦ Κρίτων, καὶ πράττωμεν ταύτῃ, ἐπειδὴ ταύτῃ ὁ θεὸς ὑφηγεῖται.
43a
43b
43c
43d
44a
44b
44c
44d
44e
45a
45b
45c
45d
45e
46a
46b
46c
46d
46e
47a
47b
47c
47d
47e
48a
48b
48c
48d
48e
49a
49b
49c
49d
49e
50a
50b
50c
50d
50e
51a
51b
51c
51d
51e
52a
52b
52c
52d
52e
53a
53b
53c
53d
53e
54a
54b
54c
54d
54e
Сократ, Критон
Сократ. Что это ты
пришел в такое время, Критон? Или уже не так рано?
Критон. Очень рано.
Сократ. Который же час?
Критон. Едва светает.
Сократ. Удивляюсь, как это тюремный сторож
согласился впустить тебя.
Критон. Он ко мне уже привык, Сократ, потому что
я часто сюда хожу; к тому же я отчасти и ублаготворил его,
Сократ. А ты сейчас только пришел или давно?
Критон. Довольно давно.
Сократ. Почему же ты не
разбудил меня сразу, а сидишь возле меня и молчишь?
Критон. Клянусь Зевсом, Сократ, я бы и сам не
желал – в такой беде да еще и не спать. Я давно
удивляюсь тебе, глядя, как ты сладко спишь, и нарочно тебя
не будил, чтобы ты провел время как можно приятнее. Я и
прежде, в течение всей твоей жизни, нередко дивился, какой
счастливый у тебя характер, а тем более дивлюсь теперь, при
этом несчастье, как легко и кротко ты его переносишь.
Сократ. Но ведь было бы
нелепо, Критон, в мои годы роптать на то, что приходится умереть.
Критон. И другим, Сократ, случается попадать на
старости лет в такую беду, однако же их старость нисколько
не мешает им роптать на свою судьбу.
Сократ. Это правда. Но зачем же ты так рано
пришел?
Критон. Я пришел с печальным известием, Сократ,
печальным и тягостным – не для тебя, как мне
представляется, а для меня и для всех твоих близких; до
того оно тягостное и мрачное, что для меня, кажется, не
может быть ничего мрачнее.
Сократ. Какое же? Уж не
пришел ли с Делоса корабль
1, с приходом которого я
должен умереть?
Критон. Он еще не пришел, но думается мне, что
придет сегодня, судя по словам тех, кто прибыл с Суния
2 и оставил его там. Из
этого ясно, что он придет сегодня, а завтра тебе необходимо
будет, Сократ, окончить жизнь.
Сократ. В добрый час,
Критон! Если так угодно богам, пусть так и будет. Только я
не думаю, чтобы он пришел сегодня.
Критон. Из чего ты это заключаешь?
Сократ. Я тебе скажу. Ведь я должен умереть на
другой день после того, как придет корабль?
Критон. Так постановили ведающие этим делом
3.
Сократ. Вот я и думаю, что он придет не сегодня,
а завтра. Заключаю же я это по тому сну, который видел этой
ночью 4; пожалуй, было
кстати, что ты не разбудил меня.
Критон. Какой же это был сон?
Сократ. Мне виделось,
что подошла ко мне какая-то прекрасная, величественная
женщина в белых одеждах, позвала меня и сказала: "Сократ!
В третий ты день, без сомнения, Фтии достигнешь холмистой"
5.
Критон. Странный сон, Сократ!
Сократ. А ведь смысл его как будто ясен, Критон.
Критон. Даже слишком, конечно. Но, дорогой
Сократ, хоть теперь послушайся меня и не отказывайся от
своего спасения. Если ты умрешь, меня постигнет не одна та
беда, что я лишусь друга, какого мне никогда и нигде больше
не найти;
нет, вдобавок многим из
тех, кто недостаточно знает нас с тобой, покажется, что я
не позаботился спасти тебя, хотя и мог сделать это, стоило
мне только не поскупиться. А что может быть позорнее такой
славы, когда о нас думают, будто мы ценим деньги больше,
чем друзей? Большинство не поверит, что ты сам не захотел
уйти отсюда, несмотря на наши настояния.
Сократ. Но для чего нам так заботиться о мнении
большинства, дорогой Критон? Порядочные люди – ас ними
и стоит считаться – будут думать, что все это
свершилось так, как оно свершилось на самом деле.
Критон. Но ты уже
убедился, Сократ, что приходится считаться и с мнением
большинства 6. Твое дело
показало теперь, что большинство способно творить не только
мелкое, но, пожалуй, и самое великое зло, если кто
оклеветан перед толпой.
Сократ. О, если бы, Критон, большинство способно
было творить величайшее зло, с тем чтобы быть способным и
на величайшее добро! Это было бы прекрасно! А то ведь люди
не способны ни на то, ни на другое: они не могут сделать
человека ни разумным, ни неразумным, а делают что попало.
Критон. Так-то оно так, Сократ, но ты мне вот что скажи; уж не боишься ли ты, как бы доносчики, если ты уйдешь отсюда, не втянули нас – меня и остальных близких – в беду за то, что мы тебя отсюда похитили, и нам не пришлось потерять много денег, а то и все наше состояние и вдобавок подвергнуться еще чему-нибудь?
Если ты боишься
чего-нибудь такого, то оставь это; ведь справедливость
требует, чтобы мы, ради твоего спасения, пошли на такую
опасность, а если понадобится, то и на еще большую. Нет,
послушайся меня и сделай по-моему.
Сократ. И об этом я беспокоюсь, Критон, и о
многом другом.
Критон. Этого уж ты не бойся. Да и не так много
требуют денег те, кто берется спасти тебя и вывести отсюда.
Что же касается наших доносчиков, то разве ты не видишь,
какой это дешевый народ: для них вовсе не понадобится много
денег.
В твоем распоряжении мое имущество, и я думаю, его будет достаточно. Если наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не надо тратить моего достояния, то здесь есть чужеземцы, которые готовы за тебя заплатить; один из них – Симмий Фиванец – уже принес необходимые для этого деньги. То же самое готов сделать Кебет 7 и еще очень многие. Повторяю, не бойся ты этого и не отказывайся от своего спасения; и пусть тебя не мучает то, о чем ты говорил на суде, – что, уйдя отсюда, ты не знал бы, на что себя употребить:
ведь и в
других местах всюду, куда бы ты не пришел, тебя будут
любить. Если бы ты пожелал отправиться в Фессалию, то у
меня там есть друзья, они будут тебя высоко пенить и
оберегать, так что во всей Фессалии никто не доставит тебе
огорчения.
К тому же, Сократ, ты затеял, по-моему, несправедливое
дело – предать самого себя, когда можно спастись. Ты
добиваешься для себя того же самого, чего могли бы
добиваться – да и добились уже – твои враги,
стремясь погубить тебя.
Кроме того, ты предаешь, по-моему, и своих собственных сыновей 8, покидая их, между тем как мог бы их возрастить и воспитать. Это и твоя вина, если они будут жить как придется; а им, конечно, предстоит испытать все, что выпадает обыкновенно сиротам на их сиротскую долю. Или не нужно и заводить детей, или уж надо вместе с ними переносить все невзгоды, кормить и воспитывать их, а ты, по-моему, выбираешь самое легкое. Надо выбрать то, что выбрал бы хороший и мужественный человек, особенно если он уверял, что всю жизнь заботился о доблести.
Что касается меня, так мне стыдно и за тебя, и за нас, твоих близких, если станут думать, что все это произошло с тобой по какому-то малодушию с нашей стороны: и то, что дело попало в суд, хотя могло бы туда и не попасть, и то, как шло разбирательство, и, наконец, это последнее, похожее на нелепую развязку; ведь можно подумать, что мы всё упустили по нашей трусости и малодушию, и мы тебя не спасли, и сам ты себя не спас, хотя это было осуществимо и возможно, если б мы на что-нибудь годились.
Вот ты и смотри, Сократ, как бы, кроме беды, не было бы и позора для нас с тобой. Все-таки подумай, – впрочем, думать уже некогда, а нужно решить, решение же может быть только одно, потому что в следующую ночь это должно совершиться, а если еще станем ждать, то уже ничего нельзя будет сделать. Право, Сократ, послушайся меня и ни в коем случае не поступай иначе.
Сократ. Милый Критон, твое усердие стоило бы очень дорого, если бы оно было еще и верно направлено, а иначе чем оно больше, тем тягостнее. Нам надо обсудить, следует ли это делать или нет. Таков уж я всегда, а не только теперь: я не способен повиноваться ничему из всего, что во мне есть, кроме того разумного убеждения, которое после тщательного рассмотрения представляется мне наилучшим. А те убеждения, которые я высказывал прежде, не могу отбросить и теперь, после того как меня постигла эта участь;
напротив, они представляются мне все такими же, и я почитаю и ценю то же самое, что и прежде. Если сейчас мы не найдем доводов лучше, чем эти, то, будь уверен, я с тобой ни за что не соглашусь, даже если бы власть большинства стращала нас, словно детей, еще большим количеством пугал, чем теперь, когда она нам преподносит оковы, казни и лишение имущества. Как же в таком случае разобрать нам это наиболее подходящим образом? Не вернуться ли сначала к тому, что ты говорил насчет мнений, и не посмотреть ли, верно ли мы говаривали неоднократно, что на одни мнения следует обращать внимание, а на другие – нет.
Или это верно говорилось лишь в то время, когда мне еще не нужно было умереть, а теперь вдруг стало ясно, что так мы только говорили, а на деле это сущие пустяки? Я очень хочу, Критон, разобрать вместе с тобой, покажется ли мне это суждение хоть сколько-нибудь иным при моем нынешнем положении или все таким же, и отступимся ли мы от него или последуем ему?
Как-никак, а люди, которые, по-моему, знали, что говорили, неоднократно утверждали то самое, что я сейчас сказал: из мнений, какие бывают у людей, одни следует высоко ценить, а другие нет. Ради богов, Критон, разве это, по-твоему, не верное утверждение? Ведь тебе, судя по-человечески, не предстоит завтра умереть, и у тебя нет в настоящее время такого несчастья, которое могло бы сбивать тебя с толку;
так посмотри же, разве
неправильно, по-твоему, говорят люди, что не все
человеческие мнения следует ценить, но одни надо уважать, а
другие нет. Что ты скажешь? Разве это не верно?
Критон. Верно.
Сократ. Значит, хорошие мнения нужно ценить, а
дурные не нужно?
Критон. Да.
Сократ. Но хорошие мнения – это мнения людей
разумных, дурные – неразумных?
Критон. Как же иначе?
Сократ. Ну а как бы мы
решили такой вопрос: человек, занимающийся гимнастикой,
обращает внимание на любое мнение – и похвалу и
порицание – всякого человека или только одного –
врача или учителя гимнастики?
9
Критон. Только его одного.
Сократ. Значит, этому человеку надо бояться
порицаний и радоваться похвалам его одного, а не большинства?
Критон. Очевидно.
Сократ. Стало быть, он должен действовать,
упражнять свое тело, есть и пить только так, как это
кажется нужным тому, кто к этому делу приставлен и понимает
в нем, а не так, как это кажется нужным всем остальным.
Критон. Да, это так.
Сократ. Пусть так. А если он этого одного не
послушается и не будет ценить его мнения и одобрения, а
будет ценить отзывы большинства или тех, кто в этом ничего
не понимает, то не потерпит ли он какого-нибудь ущерба?
Критон. Как же иначе?
Сократ. Какой же это ущерб? В чем он коснется
ослушника?
Критон. Очевидно, он коснется его тела, –
ведь тело он и губит.
Сократ. Ты верно говоришь. Не так ли и в
остальном, Критон, чтобы не перечислять всех случаев? И во
всем, что касается справедливого и несправедливого,
позорного и прекрасного, хорошего и плохого, – а как
раз это мы теперь и обсуждаем, –
нужно ли нам слушаться и бояться
мнения большинства или же мнения одного человека, если
только есть такой, кто это понимает и кого должно стыдиться
и бояться больше, чем всех остальных, вместе взятых? Если
мы не последуем за ним, мы погубим и обезобразим то, что от
справедливости становится лучше, а от несправедливости
погибает, как мы и раньше это утверждали. Разве это ничего
не значит?
Критон. Думаю, что так, Сократ.
Сократ. Ну, а если,
последовав мнению невежд, мы погубим то, что от здорового
становится лучше, а от нездорового разрушается, –
стоит жить после того, как оно будет разрушено? А ведь
таково хотя бы наше тело, не правда ли?
Критон. Да.
Сократ. Так стоит ли нам жить с негодным и
разрушенным телом?
Критон. Никоим образом.
Сократ. А стоит ли нам
жить, когда разрушено то, чему несправедливость вредит, а
справедливость бывает на пользу? Или, может быть, то, на
что действует справедливость и несправедливость, – что
бы это там ни было, – мы считаем менее важным, чем тело?
Критон. Никоим образом.
Сократ. Значит, наоборот, более венным?
Критон. Да, и намного.
Сократ. Стало быть, друг мой, уж не так-то мы
должны Заботиться о том, что скажет о нас большинство, а
должны думать о том, что скажет о нас человек, понимающий,
что справедливо и что несправедливо, – он один, да еще
сама истина.
Таким образом, в
твоем толковании неправильно прежде всего то, что ты
считаешь, будто мы должны заботиться о мнении большинства,
что справедливо, прекрасно, хорошо и что нет. "Но ведь
большинство, – скажут на это, – в состоянии убить
нас" 10.
Критон. Конечно, скажут, Сократ.
Сократ. Верно говоришь... Но, мой милый, не знаю,
как тебе, а мне сдается, что это наше рассуждение похоже на
прежнее. Подумай-ка вот о чем: считаем мы еще или не
считаем, что всего больше нужно ценить не самое жизнь, но
жизнь хорошую?
Критон. Конечно, считаем.
Сократ. А что хорошее, прекрасное, справедливое
– все Это одно и то же, считаем мы или нет?
Критон. Считаем.
Сократ. Так вот, на основании того, в чем мы
согласны, нам и следует рассмотреть, справедливо ли будет,
если я сделаю попытку уйти отсюда вопреки воле афинян, или
же это будет несправедливо, и если окажется, что
справедливо, то попытаемся это сделать, если же нет –
то оставим такую попытку. А что ты говоришь о денежных
издержках, о молве и о воспитании детей, то, говоря по
правде, Критон, не есть ли это соображения людей, которые
одинаково готовы убивать, а потом, если это было бы в их
силах, воскрешать, и все это ни с того ни с сего;
иначе говоря, не есть ли это соображения того же самого большинства? Но нам с тобою, как этого требует наше рассуждение, следует рассмотреть только то, о чем мы сейчас говорили: справедливо ли мы поступим, если заплатим деньги тем, кто меня отсюда выведет, и станем благодарить их, а также если сами выйдем отсюда либо выведем других, – или же мы поистине нарушим справедливость, поступив так?
Если
окажется, что поступать таким образом – несправедливо,
тогда нечего уже считаться с тем, что, оставаясь здесь и
ничего не предпринимая, мы должны умереть или как-нибудь
по-другому пострадать, – лишь бы не совершить
несправедливости.
Критон. Говорить-то ты говоришь хорошо, Сократ,
но укажи, что нам делать.
Сократ. Рассмотрим, мой
друг, сообща, и если у тебя найдется что возразить на мои
слова, то возражай, и я тебя послушаюсь, а если не
найдется, то перестань уже, дорогой мой, повторять мне одно
и то же, что я должен уйти отсюда вопреки афинянам.
Впрочем, мне очень важно поступать в этом деле с твоего
согласия, а не вопреки тебе. Обрати внимание на то,
удовлетворит ли тебя начало рассмотрения, и постарайся
отвечать на вопросы то, что думаешь.
Критон. Ну, конечно, постараюсь.
Сократ. Утверждаем ли мы, что никоим образом не
надо добровольно нарушать справедливость или что в одном
случае надо поступать несправедливо, а в другом нет? Или же
несправедливый поступок никак не может быть хорошим или
прекрасным, в чем мы и прежде нередко с тобою соглашались?
Или все те наши прежние соглашения
улетучились за эти несколько дней, и мы, люди пожилые,
Критон, долго и как будто серьезно беседуя друг с другом,
не заметили того, что ничем не отличаемся от детей? Или же
всего вероятнее, что, как мы тогда говорили, так оно и
есть: согласно или не согласно с этим большинство,
пострадаем ли мы от этого больше или меньше, чем теперь,
все равно – несправедливый поступок есть зло и позор
для совершающего его, и притом во всех случаях. Утверждаем
мы это или нет?
Критон. Утверждаем.
Сократ. Значит, ни в коем случае нельзя поступать
несправедливо.
Критон. Нет, конечно.
Сократ. И значит, вопреки
мнению большинства, нельзя и отвечать несправедливостью на
несправедливость, раз уж ни в коем случае нельзя поступать
несправедливо 11.
Критон. Очевидно, нет.
Сократ. Так что же, Критон: делать зло должно или
нет?
Критон. Разумеется, не должно, Сократ.
Сократ. Ну, а воздавать злом за зло, как это
утверждает большинство, будет справедливо или несправедливо?
Критон. Никоим образом.
Сократ. Потому что делать людям зло или поступать
несправедливо – разницы нет никакой.
Критон. Ты прав.
Сократ. Стало быть, не надо ни отвечать на несправедливость несправедливостью, ни делать кому бы то ни было зла, даже если бы пришлось и пострадать от кого-нибудь. Обрати внимание, Критон, что, соглашаясь с этим, ты соглашаешься вопреки общепринятому мнению, – ведь я знаю, что так думают и будут думать лишь немногие. А когда одни думают так, а другие иначе, тогда уже не бывает общего мнения, и непременно каждый презирает другого за его образ мыслей. Поэтому и ты вдумайся хорошенько, разделяешь ли ты этот взгляд, согласен ли ты со мной, и можем ли мы начать обсуждение, исходя из того, что никогда не будет правильным поступать несправедливо, отвечать на несправедливость несправедливостью и воздавать злом за претерпеваемое зло. Или ты отступаешься и не разделяешь исходного положения?
А я с давних пор и по сей час
держусь такого мнения. Если же, по-твоему, все это не так,
а как-нибудь иначе, скажи и наставь меня. Но если ты
останешься при прежних взглядах, тогда слушай дальше.
Критон. Я остаюсь при прежних взглядах и согласен
с тобой, продолжай же.
Сократ. Я скажу о том, что отсюда следует, –
или, вернее, спрошу: если ты признал что-нибудь
справедливым, нужно ли это исполнять или не нужно?
Критон. Нужно.
Сократ. Вот и делай
вывод: уходя отсюда без согласия государства, не причиняем
ли мы этим зла кому-нибудь, и если да, то не тем ли, кому
всего менее следует его причинять? Или нет? И не преступим
ли мы то, что сами признали справедливым?
Критон. Я не могу отвечать на твой вопрос,
Сократ, потому что не понимаю его.
Сократ. Тогда посмотри вот как: если бы, чуть
только собрались бы мы отсюда удрать – или как бы это
там ни называлось, – вдруг пришли бы Законы и
Государство 12, стали бы
и спросили: "Скажи-ка, Сократ, что это ты задумал делать?
Не замыслил ли ты этим своим поступком, который собираешься совершить, погубить нас, Законы, и все Государство, насколько это от тебя зависит? Или, по-твоему, еще может стоять целым и невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц становятся недействительными и отменяются?" Что скажем мы на эти и на подобные вопросы, Критон?
Ведь всякий – не
только оратор – может многое сказать в защиту этого
попранного закона, который требует, чтобы судебные решения
сохраняли свою силу. Или, может быть, мы скажем им:
"Государство поступило с нами несправедливо и неправильно
решило дело"? Так мы, что ли, скажем?
Критон. Именно так, клянусь Зевсом, Сократ!
Сократ. А что сказали бы Законы? "Разве мы с
тобой, Сократ, уславливались и об этом, или только о том,
чтобы выполнять судебные решения, вынесенные Государством?"
И если бы мы удивились их словам, то, вероятно, они сказали
бы: "Не удивляйся нашим словам, Сократ, но отвечай, –
ведь у тебя и так вошло в привычку прибегать к вопросам и
ответам. Скажи же, в чем провинились перед тобой и мы и
Государство, за что ты собираешься погубить нас?
Прежде всего не мы ли породили тебя? И разве не благодаря нам взял в жены твою мать отец твой и произвел тебя на свет? Укажи, порицаешь ли ты за что-нибудь тех из нас, которые относятся к браку?" "Нет, не порицаю", – сказал бы я на это. "А те, которые относятся к воспитанию ребенка и к его образованию? Ведь ты и сам был воспитан согласно им! Разве нехорошо распорядились те из нас, Законов, которые этим управляют, что предписывали твоему отцу, чтобы в твое воспитание входили музыка и гимнастика?" 13 "Хорошо", – сказал бы я.
"Так. А раз ты родился, взращен и воспитан, можешь ли ты отрицать, что ты наше порождение и наш невольник, – и ты и твои предки? Если же это так, неужели ты считаешь, что твои права и наши права равны? И что бы мы ни намерены были с тобою сделать, неужели ты считаешь себя вправе противодействовать этому? Если бы у тебя был отец, то с ним ты не был бы равноправен, то же самое и с твоим господином, будь у тебя господин, – так что если бы ты от них что-нибудь терпел, то не мог бы воздавать им тем же самым:
ни отвечать бранью на брань, ни побоями на побои, ни многое тому подобное; так неужели же с Отечеством и Законами все это тебе позволено? И если мы, находя это справедливым, вознамеримся тебя погубить, то ты, насколько это от тебя зависит, вознамеришься погубить нас, – то есть Закон и Отечество, и при этом будешь говорить, что поступаешь справедливо, – ты, который поистине заботишься о доблести? Или ты, при всей своей мудрости, не замечаешь того, что Отечество дороже и матери, и отца, и всех остальных предков,
оно более почтенно, более свято и имеет больше значения и у богов и у людей – у тех, у кого есть ум, – и перед ним надо благоговеть, ему надо покоряться и, если оно разгневано, угождать ему больше, чем родному отцу. Надо либо его переубедить, либо исполнять то, что оно велит, а если оно приговорит к чему-нибудь, то нужно терпеть невозмутимо, – будут ли то побои или оковы, пошлет ли оно на войну, на раны и на смерть; все это нужно выполнять, ибо в этом справедливость.
Нельзя отступать,
уклоняться или бросать свое место в строю. И на войне, и на
суде, и повсюду надо исполнять то, что велит Государство и
Отечество, или же стараться вразумить их, в чем состоит
справедливость. Учинять же насилие над матерью или над
отцом, а тем паче над Отечеством – нечестиво". Что мы
на это скажем, Критон? Правду ли говорят Законы или нет?
Критон. Мне кажется, правду.
Сократ. "Ну вот и рассмотри, Сократ, –
скажут, вероятно, Законы, – правду ли мы говорим, что
ты намереваешься поступить с нами несправедливо, замыслив
теперь такое дело. Мы тебя родили, вскормили, воспитали,
наделили
всевозможными благами, и тебя, и всех остальных граждан, однако мы объявляем, что всякому желающему из афинян, после того как он занесен в гражданский список и познакомился с государственными делами и с нами, Законами, предоставляется возможность, если мы ему не нравимся, взять свое имущество и выселиться, куда ему угодно. Никто из нас. Законов, не ставит препятствий и не запрещает тому из вас, кто пожелает, отправиться в колонию – раз и мы и Государство ему не нравимся – или даже переселиться в другое государство, куда ему угодно, и сохранить при этом свое имущество.
О том же из вас, кто остается, зная, как мы судим в наших судах и ведем в Государстве прочие дела, мы уже можем утверждать, что он на деле согласился выполнить то, что мы велим; а если он не слушается, то мы говорим, что он втройне нарушает справедливость: тем, что не повинуется нам, своим родителям, тем, что поступает вопреки нам, своим воспитателям, и тем,
что, дав
согласие нам повиноваться, он все же оказывает
неповиновение и не старается переубедить нас, когда мы
делаем что-нибудь нехорошо, и хотя мы предлагаем, а не
грубо приказываем исполнять наши решения и даем ему на
выбор одно из двух – или переубедить нас, или
исполнять, – он не делает ни того, ни другого.
Таким-то вот обвинениям, говорим мы, будешь подвергаться
и ты, Сократ, если совершишь то, что у тебя на уме, и
притом не меньше, а больше, чем иные афиняне..."
А если бы я сказал; "Почему же?" – они, пожалуй, справедливо заметили бы, что ведь я-то больше иных афинян соглашался с ними. Они сказали бы: "У нас, Сократ, есть много доказательств, что тебе нравились и мы, и наше Государство, потому что не обосновался бы ты в нем крепче всех афинян, если бы оно не нравилось тебе так крепко. Ты никогда не выезжал из нашего города ради празднеств, где бы их ни праздновали, – разве что однажды на Истм, да еще на войну 14; ты никогда не путешествовал, как другие люди, и не нападала на тебя охота увидеть другой город с другими законами.
С тебя было довольно нас и нашего города – вот до чего предпочитал ты нас и соглашался жить под нашим управлением; да и детьми обзавелся ты в нашем городе потому, что он тебе нравится. Наконец, если бы ты хотел, ты еще на суде мог бы потребовать для себя изгнания и сделал бы тогда с согласия Государства то самое, что задумал сделать теперь без его согласия. Но в то время ты напускал на себя благородство и как будто бы не смущался мыслью о смерти и твердил, будто предпочитаешь смерть изгнанию; а теперь ты тех слов не стыдишься и нас, Законы, не почитаешь, пытаясь нас уничтожить.
Ты поступаешь так, как мог бы
поступить самый негодный раб, собираясь бежать вопреки
обязательствам и соглашениям, по которым ты обязывался жить
под нашим управлением. Итак, прежде всего отвечай нам вот
на что: правду ли ты говорил или неправду, утверждая, что
ты не на словах, а на деле согласился жить под нашим
управлением?" Что мы на это скажем, Критон? Не согласимся
ли мы с этим?
Критон. Непременно, Сократ.
Сократ. "В таком случае, – могут они сказать, – не нарушаешь ли ты обязательств и соглашений, которые ты с нами заключил не по принуждению, не бывши обманут и не имевши надобности решать дело за короткий срок: ведь у тебя было семьдесят лет – довольно времени, чтобы уйти, если бы мы тебе не нравились и эти соглашения казались бы тебе несправедливыми.
Но ты не предпочел не Лакедемона, ни Крита 15, таких благоустроенных, как ты постоянно утверждаешь, ни еще какое-нибудь из элллинских или варварских государств; ты отлучался отсюда реже, чем хромые, слепые и прочие калеки, – очевидно, тебе более, чем остальным афинянам, нравился этот город и мы, Законы. А теперь ты отказываешься от наших соглашений? Последовал бы ты нашему совету, Сократ! Не смешил бы ты людей своим бегством из города!
Подумай в самом деле: преступив наши соглашения и свершив эту ошибку, что хорошего сделаешь ты для себя самого и для своих близких? Что твоим близким будет угрожать изгнание, что они могут лишиться родного города или потерять имущество, это по меньшей мере очевидно. Да прежде всего ты сам, если отправишься в один из ближайших городов, в Фивы или Мегары 16, – ведь оба этих города управляются хорошими Законами, – то придешь туда, Сократ, врагом государственного порядка этих городов:
все те, кому дорог их город, будут на тебя коситься, считая тебя губителем законов, и ты упрочишь за твоими судьями славу, будто они правильно решили твое дело, – ведь губитель законов очень и очень может показаться также и губителем молодежи и людей несмышленых. А может быть, ты намерен избегать благоустроенных государств и порядочных людей? Но в таком случае стоит ли тебе жить? Или ты пожелаешь сблизиться с такими людьми и не постыдишься с ними беседовать? Но о чем же беседовать, Сократ?
О том же, о чем и здесь, – о том, что для людей всего дороже доблесть и справедливость, обычаи и законы? Неужели, по-твоему, это было бы достойно Сократа? А ведь надо бы додумать об этом. Но, положим, ты ушел бы подальше от этих мест и прибыл бы в Фессалию, к друзьям Критона; там величайшее неустройство и распущенность, и, верно, они с удовольствием стали бы слушать твой рассказ о том, как это было смешно, когда ты скрылся из тюрьмы, переряженный в козью шкуру 17 или еще во что-нибудь, что надевают обыкновенно при побеге, и изменив свою наружность.
А что ты старый человек, которому, как оно и естественно, уже недолго осталось жить, посмел так малодушно цепляться за жизнь, преступив самые главные законы, – разве никто так о тебе не скажет? Может, и не скажет, если ты никого не заденешь, а не то, Сократ, придется тебе выслушать много такого, чего ты вовсе не заслужил. И вот будешь ты жить, заискивая у всякого и прислуживаясь, и ничего тебе не останется делать, кроме как услаждать себя едой, как будто ты отправился в Фессалию на обед. А где беседы о справедливости и доблести?
Ты желаешь жить ради детей, для того чтобы вскормить и воспитать их? Как же это, однако? Ты уведешь их в Фессалию, вскормишь и вспоишь и ради этого сделаешь их чужестранцами? Или же, по-твоему, если ты будешь жив, они, несмотря на твое отсутствие, получат лучшее воспитание и образование, потому что твои близкие позаботятся о них? Значит, если ты переселишься в Фессалию, они позаботятся, а если переселишься в Аид, то не позаботятся? Надо думать, что позаботятся и тогда, если только на что-нибудь годятся те, кто называет себя твоими близкими.
Нет, Сократ, послушайся ты нас, твоих воспитателей, и не ставь ничего выше справедливости – ни детей, ни жизни, ни еще чего-нибудь, чтобы, придя в Аид, ты мог этим оправдаться перед теми, кто правит там 18. В самом деле, Сократ, если ты сделаешь то, что намерен, то будет это и менее справедливо и менее благочестиво, а значит, и здесь не будет от этого хорошо ни тебе, ни твоим, да и после того, как ты придешь туда, будет не лучше. Если ты теперь отойдешь, то отойдешь обиженный не нами, Законами, а людьми.
Если же ты уйдешь из тюрьмы, так позорно воздав обидой за обиду и злом за зло, преступив заключенные с нами соглашения и договоры и причинив зло как раз тем, кому всего менее следовало причинять его, – самому себе, друзьям. Отечеству и нам, то мы разгневаемся на тебя при твоей жизни, да и там наши братья, Законы Аида, неблагосклонно примут тебя, Зная, что ты и нас пытался погубить, насколько это от тебя зависело. Не дай Критону убедить тебя совершить то, что он советует, слушайся лучше нас".
Уверяю тебя, милый друг Критон,
мне кажется, что я все это слышу, как и корибантствующим19 кажется, что они
слышат флейты, и отголосок этих речей гудит во мне так, что
я не могу слышать ничего другого. Вот ты и знай, каково мое
мнение теперь; если ты станешь ему противоречить, то будешь
говорить понапрасну. Впрочем, если думаешь одолеть, говори!
Критон. Но мне нечего сказать, Сократ.
Сократ. Оставь же это, Критон, и сделаем так, как указывает бог.
Socrates, Crito
Socrates: Why have you come at this time, Crito? Or isn't it still early?
Crito: Yes, very early.
Socrates: About what time?
Crito: Just before dawn.
Socrates: I am surprised that the watchman of the prison was willing to let you in.
Crito: He is used to me by this time, Socrates, because I come here so often, and besides I have done something for him.
Socrates: Have you just come, or some time ago?
Crito: Some little time ago.
Socrates: Then why did you not wake me at once, instead of sitting by me in silence?
Crito: No, no, by Zeus, Socrates, I only wish I myself were not so sleepless and sorrowful. But I have been wondering at you for some time, seeing how sweetly you sleep; and I purposely refrained from waking you, that you might pass the time as pleasantly as possible. I have often thought throughout your life hitherto that you were of a happy disposition, and I think so more than ever in this resent misfortune, since you bear it so easily and calmly.
Socrates: Well, Crito, it would be absurd
if at my age I were disturbed because I must die now.
Crito: Other men as old, Socrates, become involved in similar misfortunes, but their age does not in the least prevent them from being disturbed by their fate.
Socrates: That is true. But why have you come so early?
Crito: To bring news, Socrates, sad news, though apparently not sad to you, but sad and grievous me and all your friends, and to few of them, I think, so grievous as to me.
Socrates: What is this news? Has the ship come from Delos,
at the arrival of which I am to die?
Crito: It has not exactly come, but I think it will come today from the reports of some men who have come from Sunium and left it there. Now it is clear from what they say that it will come today, and so tomorrow, Socrates, your life must end.
Socrates: Well, Crito, good luck be with us! If this is the will of the gods, so be it. However, I do not think
it will come today.
Crito: What is your reason for not thinking so?
Socrates: I will tell you. I must die on the day after the ship comes in, must I not?
Crito: So those say who have charge of these matters.
Socrates: Well, I think it will not come in today, but tomorrow. And my reason for this is a dream which I had a little while ago in the course of this night. And perhaps you let me sleep just at the right time.
Crito: What was the dream?
Socrates: I dreamed that a beautiful, fair woman, clothed in white raiment, came to me and called me
and said, “Socrates, “on the third day thou wouldst come to fertile Phthia.”
Crito: A strange dream, Socrates.
Socrates: No, a clear one, at any rate, I think, Crito.
Crito: Too clear, apparently. But, my dear Socrates, even now listen to me and save yourself. Since, if you die, it will be no mere single misfortune to me, but I shall lose a friend such as I can never find again, and besides, many persons who do not know you and me well
will think I could have saved you if I had been willing to spend money, but that I would not take the trouble. And yet what reputation could be more disgraceful than that of considering one's money of more importance than one's friends? For most people will not believe that we were eager to help you to go away from here, but you refused.
Socrates: But, my dear Crito, why do we care so much for what most people think? For the most reasonable men, whose opinion is more worth considering, will think that things were done as they really will be done.
Crito: But you see it is necessary, Socrates, to care for the opinion of the public, for this very trouble we are in now shows that the public is able to accomplish not by any means the least, but almost the greatest of evils, if one has a bad reputation with it.
Socrates: I only wish, Crito, the people could accomplish the greatest evils, that they might be able to accomplish also the greatest good things. Then all would be well. But now they can do neither of the two; for they are not able to make a man wise or foolish, but they do whatever occurs to them.
Crito: That may well be. But, Socrates, tell me this: you are not considering me and your other friends, are you, fearing that, if you escape, the informers will make trouble for us by saying that we stole you away, and we shall be forced to lose either all our property or a good deal of money, or be punished in some other way besides?
For if you are afraid of anything of that kind, let it go; since it is right for us to run this risk, and even greater risk than this, if necessary, provided we save you. Now please do as I ask.
Socrates: I am considering this, Crito, and many other things.
Crito: Well, do not fear this! for it is not even a large sum of money which we should pay to some men who are willing to save you and get you away from here. Besides, don't you see how cheap these informers are, and that not much money would be needed to silence them? And you
have my money at your command, which is enough, I fancy; and moreover, if because you care for me you think you ought not to spend my money, there are foreigners here willing to spend theirs; and one of them, Simmias of Thebes, has brought for this especial purpose sufficient funds; and Cebes also and very many others are ready. So, as I say, do not give up saving yourself through fear of this. And do not be troubled by what you said in the court, that if you went away you would not know what to do with yourself. For in many other places, wherever you go,
they will welcome you; and if you wish to go to Thessaly, I have friends there who will make much of you and will protect you, so that no one in Thessaly shall annoy you. And besides, Socrates, it seems to me the thing you are undertaking to do is not even right—betraying yourself when you might save yourself. And you are eager to bring upon yourself just what your enemies would wish and just what those were eager for who wished to destroy you. And moreover, I think you are abandoning your children, too,
for when you might bring them up and educate them, you are going to desert them and go away, and, so far as you are concerned, their fortunes in life will be whatever they happen to meet with, and they will probably meet with such treatment as generally comes to orphans in their destitution. No. Either one ought not to beget children, or one ought to stay by them and bring them up and educate them. But you seem to me to be choosing the laziest way; and you ought to choose as a good and brave man would choose, you who have been saying all your life that you cared for virtue. So I am shamed both for you and for us,
your friends, and I am afraid people will think that this whole affair of yours has been conducted with a sort of cowardice on our part—both the fact that the case came before the court, when it might have been avoided, and the way in which the trial itself was carried on, and finally they will think, as the crowning absurdity of the whole affair, that this opportunity has escaped us through some base cowardice on our part,
since we did not save you, and you did not save yourself, though it was quite possible if we had been of any use whatever. Take care, Socrates, that these things be not disgraceful, as well as evil, both to you and to us. Just consider, or rather it is time not to consider any longer, but to have finished considering. And there is just one possible plan; for all this must be done in the coming night. And if we delay it can no longer be done. But I beg you, Socrates, do as I say and don't refuse.
Socrates: My dear Crito, your eagerness is worth a great deal, if it should prove to be rightly directed; but otherwise, the greater it is, the more hard to bear. So we must examine the question whether we ought to do this or not; for I am not only now but always a man who follows nothing but the reasoning which on consideration seems to me best. Aud I cannot, now that this has happened to us, discard the arguments I used to advance, but they seem to me much the same as ever,
and I revere and honor the same ones as before. And unless we can bring forward better ones in our present situation, be assured that I shall not give way to you, not even if the power of the multitude frighten us with even more terrors than at present, as children are frightened with goblins, threatening us with imprisonments and deaths and confiscations of property. Now how could we examine the matter most reasonably? By taking up first what you say about opinions and asking whether we were right when we always used to say that we ought to pay attention
to some opinions and not to others? Or were we right before I was condemned to death, whereas it has how been made clear that we were talking merely for the sake of argument and it was really mere play and nonsense? And I wish to investigate, Crito, in common with you, and see whether our former argument seems different to me under our present conditions, or the same, and whether we shall give it up or be guided by it. But it used to be said, I think, by those who thought they were speaking sensibly, just as I was saying now, that of the opinions held by men
some ought to be highly esteemed and others not. In God's name, Crito, do you not think this is correct? For you, humanly speaking,
are not involved in the necessity of dying tomorrow, and therefore present conditions would not lead your judgment astray. Now say, do you not think we were correct in saying that we ought not to esteem all the opinions of men, but some and not others, and not those of all men, but only of some? What do you think? Is not this true?
Crito: It is.
Socrates: Then we ought to esteem the good opinions and not the bad ones?
Crito: Yes.
Socrates: And the good ones are those of the wise and the bad ones those of the foolish?
Crito: Of course.
Socrates: Come then, what used we to say about this?
If a man is an athlete and makes that his business, does he pay attention to every man's praise and blame and opinion or to those of one man only who is a physician or a trainer?
Crito: To those of one man only.
Socrates: Then he ought to fear the blame and welcome the praise of that one man and not of the multitude.
Crito: Obviously.
Socrates: And he must act and exercise and eat and drink as the one man who is his director and who knows the business thinks best rather than as all the others think.
Crito: That is true.
Socrates: Well then; if he disobeys the one man and disregards his opinion and his praise, but regards words of the many who have no special knowledge, will he not come to harm?
Crito: Of course he will.
Socrates: And what is this harm? In what direction and upon what part of the one who disobeys does it act?
Crito: Evidently upon his body; for that is what it ruins.
Socrates: Right. Then in other matters, not to enumerate them all, in questions of right and wrong and disgraceful and noble and good and bad, which we are now considering, ought we to follow and fear
the opinion of the many or that of the one, if there is anyone who knows about them, whom we ought to revere and fear more than all the others? And if we do not follow him, we shall injure and cripple that which we used to say is benefited by the right and is ruined by the wrong. Or is there nothing in this?
Crito: I think it is true, Socrates.
Socrates: Well then, if through yielding to the opinion of the ignorant we ruin that which is benefited by health and injured by disease,
is life worth living for us when that is ruined? And that is the body, is it not?
Crito: Yes.
Socrates: Then is life worth living when the body is worthless and ruined?
Crito: Certainly not.
Socrates: But is it worth living when that is ruined which is injured by the wrong and improved by the right? Or do we think that part of us, whatever it is, which is concerned with right and wrong,
is less important than the body?
Crito: By no means.
Socrates: But more important?
Crito: Much more.
Socrates: Then, most excellent friend, we must not consider at all what the many will say of us, but what he who knows about right and wrong, the one man, and truth herself will say. And so you introduced the discussion wrongly in the first place, when you began by saying we ought to consider the opinion of the multitude about the right and the noble and the good and their opposites.
But it might, of course, be said that the multitude can put us to death.
Crito: That is clear, too. It would be said, Socrates.
Socrates: That is true. But, my friend, the argument we have just finished seems to me still much the same as before; and now see whether we still hold to this, or not, that it is not living, but living well which we ought to consider most important.
Crito: We do hold to it.
Socrates: And that living well and living rightly are the same thing, do we hold to that, or not?
Crito: We do.
Socrates: Then we agree that the question is whether it is right for me to try to escape from here
without the permission of the Athenians, or not right. And if it appears to be right, let us try it, and if not, let us give it up. But the considerations you suggest, about spending money, and reputation, and bringing up my children, these are really, Crito, the reflections of those who lightly put men to death, and would bring them to life again, if they could, without any sense, I mean the multitude. But we, since our argument so constrains us, must consider only the question we just broached, whether we shall be doing right in giving money
and thanks to these men who will help me to escape, and in escaping or aiding the escape ourselves, or shall in truth be doing wrong, if we do all these things. And if it appears that it is wrong for us to do them, it may be that we ought not to consider either whether we must die if we stay here and keep quiet or whether we must endure any thing else whatsoever, but only the question of doing wrong.
Crito: I think what you say is right, Socrates; but think what we should do.
Socrates: Let us, my good friend, investigate in common, and if you can contradict anything I say, do so, and I will yield to your arguments;
but if you cannot, my dear friend, stop at once saying the same thing to me over and over, that I ought to go away from here without the consent of the Athenians; for I am anxious to act in this matter with your approval, and not contrary to your wishes. Now see if the beginning of the investigation satisfies you, and try to reply
to my questions to the best of your belief.
Crito: I will try.
Socrates: Ought we in no way to do wrong intentionally, or should we do wrong in some ways but not in others? Or, as we often agreed in former times, is it never right or honorable to do wrong? Or have all those former conclusions of ours been overturned in these few days, and have we old men,
seriously conversing with each other, failed all along to see that we were no better than children? Or is not what we used to say most certainly true, whether the world agree or not? And whether we must endure still more grievous sufferings than these, or lighter ones, is not wrongdoing inevitably an evil and a disgrace to the wrongdoer? Do we believe this or not?
Crito: We do.
Socrates: Then we ought not to do wrong at all.
Crito: Why, no.
Socrates: And we ought not even to requite wrong with wrong, as the world thinks, since we must not do wrong at all.
Crito: Apparently not.
Socrates: Well, Crito, ought one to do evil or not?
Crito: Certainly not, Socrates.
Socrates: Well, then, is it right to requite evil with evil, as the world says it is, or not right?
Crito: Not right, certainly.
Socrates: For doing evil to people is the same thing as wronging them.
Crito: That is true.
Socrates: Then we ought neither to requite wrong with wrong nor to do evil to anyone, no matter what he may have done to us.
And be careful, Crito, that you do not, in agreeing to this, agree to something you do not believe; for I know that there are few who believe or ever will believe this. Now those who believe this, and those who do not, have no common ground of discussion, but they must necessarily, in view of their opinions, despise one another. Do you therefore consider very carefully whether you agree and share in this opinion, and let us take as the the starting point of our discussion the assumption that it is never right to do wrong or to requite wrong with wrong, or when we suffer evil to defend ourselves by doing evil in return. Or do you disagree and refuse your assent
to this starting point? For I have long held this belief and I hold it yet, but if you have reached any other conclusion, speak and explain it to me. If you still hold to our former opinion, hear the next point.
Crito: I do hold to it and I agree with you; so go on.
Socrates: Now the next thing I say, or rather ask, is this: “ought a man to do what he has agreed to do, provided it is right, or may he violate his agreements?”
Crito: He ought to do it.
Socrates: Then consider whether, if we go away
from here without the consent of the state, we are doing harm to the very ones to whom we least ought to do harm, or not, and whether we are abiding by what we agreed was right, or not.
Crito: I cannot answer your question, Socrates, for I do not understand.
Socrates: Consider it in this way. If, as I was on the point of running away (or whatever it should be called), the laws and the commonwealth should come to me and ask, “Tell me, Socrates, what have you in mind to do? Are you not intending by this thing you are trying to do, to destroy us,
the laws, and the entire state, so far as in you lies? Or do you think that state can exist and not be overturned, in which the decisions reached by the courts have no force but are made invalid and annulled by private persons?” What shall we say, Crito, in reply to this question and others of the same kind? For one might say many things, especially if one were an orator, about the destruction of that law which provides that the decisions reached by the courts shall be valid. Or shall we say to them,
“The state wronged me and did not judge the case rightly”? Shall we say that, or what?
Crito: That is what we shall say, by Zeus, Socrates.
Socrates: What then if the laws should say, “Socrates, is this the agreement you made with us, or did you agree to abide by the verdicts pronounced by the state?” Now if I were surprised by what they said, perhaps they would continue, “Don't be surprised at what we say, Socrates, but answer, since you are in the habit of employing the method of question and answer. Come,
what fault do you find with us and the state, that you are trying to destroy us? In the first place, did we not bring you forth? Is it not through us that your father married your mother and begat you? Now tell us, have you any fault to find with those of us who are the laws of marriage?” “I find no fault,” I should say. “Or with those that have to do with the nurture of the child after he is born and with his education which you, like others, received? Did those of us who are assigned to these matters not give good directions when we told your father to educate you in music and gymnastics?”
“You did,” I should say. “Well then, when you were born and nurtured and educated, could you say to begin with that you were not our offspring and our slave, you yourself and your ancestors? And if this is so, do you think right as between you and us rests on a basis of equality, so that whatever we undertake to do to you it is right for you to retaliate? There was no such equality of right between you and your father or your master, if you had one, so that whatever treatment you received you might return it, answering them if you were reviled,
or striking back if you were struck, and the like; and do you think that it will be proper for you to act so toward your country and the laws, so that if we undertake to destroy you, thinking it is right, you will undertake in return to destroy us laws and your country, so far as you are able, and will say that in doing this you are doing right, you who really care for virtue? Or is your wisdom such that you do not see that your country is more precious and more to be revered and is holier and in higher esteem
among the gods and among men of understanding than your mother and your father and all your ancestors, and that you ought to show to her more reverence and obedience and humility when she is angry than to your father, and ought either to convince her by persuasion or to do whatever she commands, and to suffer, if she commands you to suffer, in silence, and if she orders you to be scourged or imprisoned or if she leads you to war to be wounded or slain, her will is to be done, and this is right, and you must not give way or draw back or leave your post, but in war and in court and everywhere,
you must do whatever the state, your country, commands, or must show her by persuasion what is really right, but that it is impious to use violence against either your father or your mother, and much more impious to use it against your country?” What shall we reply to this, Crito, that the laws speak the truth, or not?
Crito: I think they do.
Socrates: “Observe then, Socrates,” perhaps the laws would say, “that if what we say is true, what you are now undertaking to do to us is not right. For we brought you into the world, nurtured you, and gave a share of all the good things
we could to you and all the citizens. Yet we proclaim, by having offered the opportunity to any of the Athenians who wishes to avail himself of it, that anyone who is not pleased with us when he has become a man and has seen the administration of the city and us, the laws, may take his goods and go away wherever he likes. And none of us stands in the way or forbids any of you to take his goods and go away wherever he pleases, if we and the state do not please him, whether it be to an Athenian colony or to a foreign country where he will live as an alien. But we say that
whoever of you stays here, seeing how we administer justice and how we govern the state in other respects, has thereby entered into an agreement with us to do what we command; and we say that he who does not obey does threefold wrong, because he disobeys us who are his parents, because he disobeys us who nurtured him, and because after agreeing to obey us he neither obeys us nor convinces us that
we are wrong, though we give him the opportunity and do not roughly order him to do what we command, but when we allow him a choice of two things, either to convince us of error or to do our bidding, he does neither of these things.” “We say that you, Socrates, will be exposed to these reproaches, if you do what you have in mind, and you not least of the Athenians but more than most others.” If then I should say, “How so?” perhaps they might retort with justice that I had made this agreement with them more emphatically than most other Athenians. For they would say,
“Socrates, we have strong evidence that we and the city pleased you; for you would never have stayed in it more than all other Athenians if you had not been better pleased with it than they; you never went out from the city to a festival, or anywhere else, except on military service, and you never made any other journey, as other people do, and you had no wish to know any other city or other laws, but you were contented with us and our city. So strongly did you prefer us
and agree to live in accordance with us; and besides, you begat children in the city, showing that it pleased you. And moreover even at your trial you might have offered exile as your penalty, if you wished, and might have done with the state's consent what you are now undertaking to do without it. But you then put on airs and said you were not disturbed if you must die, and you preferred, as you said, death to exile. And now you are not ashamed to think of those words and you do not respect us, the laws, since you are trying to bring us to naught;
and you are doing what the meanest slave would do, since you are trying to run away contrary to the compacts and agreements you made with us that you would live in accordance with us. First then, answer this question, whether we speak the truth or not when we say that you agreed, not in word, but by your acts, to live in accordance with us.” What shall we say to this, Crito? Must we not agree that it is true?
Crito: We must, Socrates.
Socrates: “Are you then,” they would say, “not breaking
your compacts and agreements with us, though you were not led into them by compulsion or fraud, and were not forced to make up your mind in a short time, but had seventy years, in which you could have gone away, if we did not please you and if you thought the agreements were unfair? But you preferred neither Lacedaemon nor Crete, which you are always saying are well governed, nor any other of the Greek states,
or of the foreign ones, but you went away from this city less than the lame and the blind and the other cripples. So much more than the other Athenians were you satisfied with the city and evidently therefore with us, its laws; for who would be pleased with a city apart from its laws? And now will you not abide by your agreement? You will if you take our advice, Socrates; and you will not make yourself ridiculous by going away from the city.
“For consider. By transgressing in this way and committing these errors, what good will you do to yourself or
any of your friends? For it is pretty clear that your friends also will be exposed to the risk of banishment and the loss of their homes in the city or of their property. And you yourself, if you go to one of the nearest cities, to Thebes or Megara—for both are well governed—will go as an enemy, Socrates, to their government, and all who care for their own cities will look askance at you, and will consider you a destroyer of the laws,
and you will confirm the judges in their opinion, so that they will think their verdict was just. For he who is destroyer of the laws might certainly be regarded as a destroyer of young and thoughtless men. Will you then avoid the well-governed cities and the most civilized men? And if you do this will your life be worth living? Or will you go to them and have the face to carry on—what kind of conversation, Socrates? The same kind you carried on here, saying that virtue and justice and lawful things and the laws are the most precious things to men? And do you not think that the conduct of Socrates would seem most disgraceful?
You cannot help thinking so. Or you will keep away from these places and go to Crito's friends in Thessaly; for there great disorder and lawlessness prevail, and perhaps they would be amused to hear of the ludicrous way in which you ran away from prison by putting on a disguise, a peasant's leathern cloak or some of the other things in which runaways dress themselves up, and changing your appearance. But will no one say that you, an old man, who had probably but a short time yet to live,
clung to life with such shameless greed that you transgressed the highest laws? Perhaps not, if you do not offend anyone; but if you do, Socrates, you will have to listen to many things that would be a disgrace to you. So you will live as an inferior and a slave to everyone. And what will you do except feast in Thessaly, as if you had gone to Thessaly to attend a banquet? What will become of our conversations about justice and
virtue? But perhaps you wish to live for the sake of your children, that you may bring them up and educate them? How so? Will you take them to Thessaly to be brought up and educated, making exiles of them, that you may give them that blessing also? Or perhaps you will not do that, but if they are brought up here while you are living, will they be better brought up and educated if you are not with them than if you were dead? Oh yes! your friends will care for them. Will they care for them if you go away to Thessaly and not if you go away to the dwellings of the dead? If those who say they are your friends
are of any use, we must believe they will care for them in both cases alike.
“Ah, Socrates, be guided by us who tended your infancy. Care neither for your children nor for life nor for anything else more than for the right, that when you come to the home of the dead, you may have all these things to say in your own defence. For clearly if you do this thing it will not be better for you here, or more just or holier, no, nor for any of your friends, and neither will it be better when you reach that other abode. Now, however, you will go away wronged, if you do go away, not by us,
the laws, but by men; but if you escape after so disgracefully requiting wrong with wrong and evil with evil, breaking your compacts and agreements with us, and injuring those whom you least ought to injure—yourself, your friends, your country and us—we shall be angry with you while you live, and there our brothers, the laws in Hades' realm, will not receive you graciously; for they will know that you tried, so far as in you lay, to destroy us. Do not let Crito persuade you to do
what he says, but take our advice.
Be well assured, my dear friend, Crito, that this is what I seem to hear, as the frenzied dervishes of Cybele seem to hear the flutes, and this sound of these words re-echoes within me and prevents my hearing any other words. And be assured that, so far as I now believe, if you argue against these words you will speak in vain. Nevertheless, if you think you can accomplish anything, speak.
Crito: No, Socrates, I have nothing to say.
Socrates: Then, Crito, let it be; and let us act in this way, since it is in this way that God leads us.